– Господи, как хорошо снова владеть тобой! – воскликнул он, а потом, охваченный страстью, уже не мог произнести ни слова.
Желание Алиеноры было не менее сильным, и они оба потеряли голову – перекатывались между простынями, прижимались, пожирали друг друга, и ей казалось, что она сейчас умрет от наслаждения. Потом, лежа в блаженном изнеможении, они в удивлении смотрели друг на друга, потрясенные глубиной собственной страсти.
– Прошу тебя, никогда больше не оставляй меня так надолго, – сказала Алиенора, прикасаясь к щеке Генри.
– Я думаю, мне придется это делать, если по возвращении меня будет ждать такое! – ухмыляясь, пошутил он. – Клянусь Господом, женщина, ты настоящее чудо! Я ни с кем не чувствовал такого. – Теперь он говорил серьезно.
– Я сделаю так, что тебе будет даже лучше, – пообещала Алиенора, чувственно соскользнув к изножью кровати. – Что ты скажешь об этом, мое сердце? Или об этом?
– Алиенора, ты ненасытна! – застонал Генрих, вытягиваясь от наслаждения. – Ты понимаешь, что за это ты можешь на три года быть отлучена от Церкви?
Алиенора тут же прекратила делать то, что делала.
– Только если я признбюсь, – пробормотала она. – Но сказать по правде, я не считаю это грехом. – Она вернулась к прерванному занятию.
– Тогда мы вместе будем гореть в аду, и пылай все огнем! – простонал Генрих.
Утром герцог встал рано. Он собирался на охоту и вообще не любил залеживаться в постели, а всегда спешил уйти.
– Охота для него – настоящее добровольное мученичество, – посетовала его мать.
Матильда подчинилась требованию сына, и между ней и Алиенорой воцарилось необъявленное и ненадежное перемирие. Они встретились утром перед завтраком в часовне и настороженно обменялись поклонами.
– Императрица даже прислала мне приглашение сопровождать ее на мессу, – сказала Алиенора мужу, когда тот вернулся.
– И ты пошла?
– Конечно. Я никогда не дам ей повода обвинить меня в строптивости. – Алиенора отложила иллюминированную книгу[28], которую читала до появления мужа. – Генри…
– Что это? – оборвал он ее, с восхищением глядя на книгу в серебряном переплете, украшенном драгоценными камнями. Любопытство герцога было ненасытно.
– Это «Деяния графов Анжуйских», – ответила Алиенора. – Хочу знать про твоих предков.
– Это может навсегда отвадить тебя от меня! – фыркнул Генрих. – Они были такие неугомонные – все до единого!
– Вот о таких и интересно читать, – улыбнулась Алиенора. – И это многое объясняет.
– Ха! – воскликнул Генрих. – Нет, мы не одного поля ягода. Хотя если послушать аббата Бернара, то я хуже их всех, вместе взятых.
– Он мне так и говорил! – рассмеялась Алиенора, потом лицо ее посерьезнело. – Генри, как долго мы еще пробудем в Нормандии?
– Еще не знаю, – настороженно ответил он. – Хотел поговорить с тобой.
– Ты сказал – шесть недель. – Алиенора не могла смириться с перспективой дольше оставаться в обществе этой змеи – ее свекрови.
– Знаю. Но я только что получил известия из Аквитании. Кое-кто из твоих вассалов поднял бунт. Я хочу, чтобы ты оставалась здесь, а я отправлюсь туда и проучу их.
– Бунт? – переспросила Алиенора.
– Кажется, они не любят меня, – пробормотал Генрих. – Но я с этим справлюсь.
– Я могла бы их утихомирить, – сказала она. – Меня они послушают.
– Вот именно поэтому я и отправляюсь туда без тебя, чтобы они научились слушать и меня.
– Генри, я настаиваю…
– Алиенора, я принял решение. Не беспокойся, моя матушка не съест тебя в мое отсутствие. Она неплохой политик и понимает, что лучше меня не сердить – ведь вся ее власть здесь проистекает от меня.
– Но она нужна тебе, чтобы править Нормандией, и ей это хорошо известно, – возразила Алиенора. – Это все пустые угрозы. Императрица тебя не боится.