Наверное, до полудня немцы отовсюду сводили в деревню отдельные группы бойцов. Впрочем, это уже были никакие не бойцы, а толпа деморализованных, голодных и смертельно уставших, потерявших всякую надежду людей. Опустив головы, волоча ноги, люди понуро брели туда, куда их вели, а потом садились на землю, где им указывали. Мне потом рассказывали, что в некоторых местах пленные вот так сидели несколько суток и в дождь, не смея подняться, иначе конвоир немедля и без предупреждения пристрелит.

В середине дня немецкие солдаты забегали, зашевелились после своего обеда, и пленных стали строить в колонну. Впереди и сзади колонны ехали грузовые машины с пулеметами и бронированными бортами. Колонна тронулась и медленно побрела по дороге. Снова все шагали, как роботы. Молчащая толпа, которой было совершенно безразлично, куда ее вели и зачем. Уже поздним вечером, когда стало темнеть, пришли в какой-то городок. Оказалось, Слуцк».

…Георгий Павлович Терешонков выходил из окружения осенью 41-го. «Во время одной из попыток вырваться из окружения, – рассказывал он, – я был легко ранен и контужен в руку и попал в медсанбат в лесу. Питались мы в это время дохлой кониной без соли и грибами. Оружие у раненых было изъято, мы были беззащитны. Во время прочесывания окруженных в лесу частей нас пленили немцы и вывели на железную дорогу около ст. Новинка Ленинградской области.

Вид у нас был очень жалкий. Вшивые, голодные, грязные и рваные…Помню, немцы погрузили нас на танк, а командир танка (кажется, фельдфебель, в черной одежде, с кольцом и сигарой во рту, стоял в открытом люке) стал поджидать взвод самокатчиков, которые несли на носилках раненного в живот офицера со стороны ст. Новинка (станция горела, шла перестрелка). Когда к танку поднесли раненых, один из унтер-офицеров, увидав нас, пленных, поднял автомат, чтобы дать очередь, но командир танка рявкнул на него, и тот недовольно опустил автомат. Так первый раз мы оказались перед лицом расстрела…»

…Василий Николаевич Тимохин, попав на формирование артиллерийского гаубичного полка 16 июля 1941 г., на передовой служил во взводе связи радистом. Повоевать он даже не успел. В плен попал, как и многие, совершенно неожиданно…

«Прошло немного времени, был слышен крик, командир полка говорит: “Наша пехота пошла в атаку”. Прошло еще немного времени, и мы услышали нерусскую речь. Подняв головы, увидели немцев, наставивших на нас автоматы.

От неожиданного явления я почти потерял сознание и не могу сказать, был ли с нами командир и комиссар полка. Взяли нас немцы и повели через поле на опушку леса. Товарищ мой, тоже радист, Сергей Матвеенков из Смоленской области, говорит мне: “Видал, сколько на поле убитых людей валяется?” – А я говорю ему: “Не видал ни одного”. Вот в каком я был состоянии.

Немцы нас обезоружили, а “оружие” у нас с Сергеем было противогаз и каска на голове. Радиостанцию мы оставили в том кустарнике, где нас взяли немцы. И так я оказался в плену у немцев. И оказалось, что немцы поставили нам ловушку, и мы сами в нее залезли.

На опушке леса, куда нас привезли немцы, русских пленных оказалось много. Недалеко находился свободный скотный двор, нас загнали туда и ворота позакрывали.

Просидели мы там и ночь. Утром, часов в 10, открывают ворота, и подается команда – выходи строиться, но команда на немецком языке. Мы стоим и не знаем, что делать. Тогда человек в форме немецкого офицера говорит на чисто русском языке: “Выходите строиться и становитесь по четыре”. Стали по четыре, офицер по-русски говорит: “Будете следовать строем, кто немного выйдет из строя, будет застрелен охраной”. И так мы с Сережей вторые сутки, не евши, в одних гимнастерках, без головного убора шли в строю русских военнопленных в город Гомель».