– Наконец-то, у Первого появилось вполне взрослое воспоминание, – рассмеялся Старшой, прочитав его всем вслух из тетради.

В Комнате отдыха на сей раз собралось только четверо – Малой еще не пришёл. Но стол оказался занят со всех четырёх сторон – место номеру пятому как всегда оставалось на диване, хотя он и пораньше нас здесь жил.

Я же решился записать это личное воспоминание только потому, что когда-то забыл всё: как до, так и после этой сцены. Зато помнил жуткое отчаяние и непереносимую досаду.

– А я помню одного из образованных, – начал Седьмой. – Утром на остановке я подбегаю к маршрутке. Амбал в очках и белой рубашке стоит рядом с открытой дверью и не пускает меня: «Куда прёшь!» Оказывается, он свою коллегу – женщину из Налоговой службы пропускал вперёд. Она позади меня до маршрутки бежала. Пропустил я этих налоговиков вперёд в маршрутку. А мне до самого завода ехать, и им потом мимо меня на выход пришлось протискиваться. «Куда прёшь, некультурный!», – сказал я амбалу. Потом, если утром я видел его на остановке, сразу ему кричал: «Здорово, некультурный!».

– И чё, если бы не катастрофа, маршрутки до сих пор переполненные ходили бы? – у Третьего вырвалась фраза-артефакт – обломок прежних знаний.

Все замолчали, силясь вспомнить катастрофу.

И лишь Малой слегка улыбнулся.

– Первый, расскажи, что исследовал! – попросил меня Седьмой.

Я ответил:

– Расскажу о Малом. Тайна прежней жизни зависит от анализа сознания каждого из нашей пятерки. Итак, Малой не помнит о личной жизни вне этой шахты, что странно. Ведь социализация личности проходит еще до семи лет.

– Социализация? – Седьмой приготовился глумливо хохотать.

– Интеллигенция, диагноз подтвердился, – произнёс Третий.

– Это мы уже поняли, – остановил шутки Старшой.

Но Седьмой вставил:

– Ты, давай, Первый, дальше жми. Чего там обозначилось? Что ты накропал в своей вшивой тетрадке, падла трескучая, шваль галстучная?

Я чуть не поперхнулся (какой галстук? я сидел в таком же как у всех сером комбинезоне, а трещать меня Старшой заставлял), но продолжил читать вслух из общей тетради:

– Сегодняшние два первых воспоминания о постсоветском периоде дают нам некоторую надежду на выздоровление…

– Выздоровление? Да тебя только могила вылечит, гнида недобитая! – Седьмой на сей раз превзошёл себя и напрашивался на ответную грубость. На мне был надет комбинезон, только пришедший из химчистки по вещевому путепроводу, так что выпады про вши и гниды казались пустым отзвуком ужаса тифозных бараков первой мировой.

Но по какой-то давней и забытой привычке, я не стал осаждать Седьмого и пропустил его слова мимо ушей. Как ни в чем ни бывало, я продолжил чтение своих записей:

– Ни в коей мере не претендуя на превосходство, я полагаю, что именно я первым попал на шахту около года назад – первым, кроме, разумеется, Малого. Вопреки самому среди нас юному возрасту, Номер Пять трудится здесь примерно с семилетнего возраста. Итого, не более десяти лет, так как, судя по внешнему виду, ему самое большее семнадцать.

– А мы здесь скока? – спросил Седьмой, на сей раз вполне нейтральным тоном.

– Ты, Седьмой, месяца три назад здесь появился. Ты, Третий – с полгода вкалываешь. А наш Старшой чуть более месяца.

Я поднял глаза на Девятого, имеющего теперь совсем уж несолидный статус абсолютного новичка, досадно не совпадающий со вполне солидной кличкой. Старшой от неожиданности, что оказался самым недавним работником этой богом забытой шахты, даже не нашёлся, что сказать.

Я прервал тишину:

– Итак, Номер Пятый и Номер Первый первыми из нашей пятерки стали бурить проходы на Левой стороне нашего уровня. Я и Малой – первопроходцы. А по интеллекту мы мало чем отличаемся от Малого. Мы тоже не помним о взрослой жизни – ну кроме меня и то, чуть-чуть. А по годам рождения Малой ненамного нас младше. Мы дети двадцатого века…