Что слабые тела палач забил железом,
То слёзно вспомянёт желёзка-железа.
Но дождик золотой не смят, не перерезан —
Его глотает ртом зелёная лоза.
* * *
Проснёшься – с головой во аде, в окно посмотришь без очков,
клюёшь зелёные оладьи из судьбоносных кабачков.
И видится нерезко, в дымке – под лай зверной, под грай ворон:
резвой, как фраер до поимки, неотменимый вавилон.
Ты дал мне, Боже, пищу эту и в утреннюю новь воздвиг,
мои коснеющие лета продлив на непонятный миг.
Ты веришь мне, как будто Ною. И, значит, я не одинок.
Мне боязно. Но я не ною. Я вслушиваюсь в Твой манок,
хоть совесть, рвущаяся в рвоту, страшным-страшна себе самой.
Отправь меня в 6-ю роту – десанту в помощь – в День седьмой!
Мне будет в радость та обновка. И станет память дорога,
как на Нередице церковка под артобстрелом у врага.
На отъезд в Нюрнберг Ирины Гатовской
Где же скрипочка, скрипачка? —
Пассакалья, менуэт?
Вишь, какая нынче качка!
Наши – дома, ваших – нет.
Все уедут, все покинут
Этот стонущий ковчег.
Жизнь спасенную разинут
Для «трудов и чистых нег».
Ты себя тоской не мучай,
Пой в немотном далеке
На великом на могучем
На немецком языке.
Впрочем, что смычку языки?
У него – один язык:
Всеединая музыка,
Мамка маленьких музык.
Где ты, скрипка? – Дальше…Тише…
Таешь? Падаешь? Летишь?
Всё равно тебя расслышу,
Даже если замолчишь.
Мановенье, миновенье,
Мне – печаль, тебе – стезя.
Золотое незабвенье.
Вспоминальная слеза.
* * *
Русский язык преткнётся, и наступит тотальный хутор.
И воцарится хам – в шароварах, с мобилой и ноутбуком.
Всучат ему гроссбух, священный, фатер его с гроссмуттер:
бошам иль бушам кланяйся, лишь не кацапам, сукам.
Русский язык пресечётся, а повыползет из трясин-болотин
отродье всяко, в злобе весёлой плясать, отребье.
Но нам ли искать подачек в глумливых рядах уродин!
Не привыкать – посидим на воде и хлебе.
Перешагни, пере- что хочешь, пере- лети эти дрянь и мерзость,
ложью и ненавистью харкающее мычанье!
…Мы замолчим, ибо когда гнилое хайло отверзлось,
«достойно есть» только одно – молчанье.
Что толку твердить «не верю», как водится в режиссуре!
…Мы уйдём – так кот, полосатый амба, почти без звука
от убийц двуногих уходит зарослями Уссури,
рыжую с чёрным шерсть сокрывая между стеблей бамбука.
Водка «Тигровая» так же горька, как старка.
Ан не впервой, братишки, нам зависать над бездной.
Мы уйдем, как с острова Русский – эскадра контр-адмирала Старка,
покидая Отчизну земную ради страны Небесной.
* * *
солнце встало выше ели
спору факт не подлежит
неужели неужели
мой отец в земле лежит
ходит странная Тамара
крошит крошечки на крест
это ж радость а не кара
если птица здесь поест
всё лежащему веселье
две синички два клеста
отмечают новоселье
возле нашего креста
постою но не завою
лишь примну седой висок
тятя тятя Бог с тобою
птицы небо и лесок
в шаге от моих сандалий
в глубину на пять штыков
ближе близи дальше далей
в землю лёг и был таков
воробьи клюют печенье
перед клювом у клеста
для блаженной попеченье
есть у этого креста
* * *
Ирине Евсе
Обещал, что скажу. Вот теперь говорю: золотой.
Словно шар золотой за душою святого Франциска,
Этот мир – золотой. Подступивший так явственно, близко,
Но, как тайная тайна, в светящийся кокон свитой.
Чей анапест лелеет надежду в любой запятой,
Чьи слова сочетаются в речь, как янтарная низка,
Тот не ведает страха и дышит веселием риска,
И идет, восхищённый, вослед за державной пятой
Проходящего в Силе и Славе Своей золотой —
Вне исчадий, глядящих в упор, но не видящих чуда.
Лишь тебе, моя певчая радость, родная пичуга,
Обещанье моё: золотой… золотой… золотой…
Алёнушка. Васнецов
и жаль её сильнее прочих
поскольку звонче всех поёт