в утлой лодке объятий плывем мы
куда – не знаем
как далеко от берега
как сон безгрешен под лёгкой простынёю ветра
как одиноко под небом звучит мой голос
где ты где ты
трава пожухла
и облака след растаял

«По рельсам вен грохочет скорый поезд…»

по рельсам вен грохочет скорый поезд
новогодней гирляндой вагоны ныряют в колючую ночь
ты один на перроне
и перрон отплывает во тьму
в час отлива – ледяное сияние звёзд
в свои глубины отступает память
парус боли как плод наливается ветром
на палубе – хмельные голоса
ты один на пустом берегу
крики чаек умирают в груди

«Провожаю взглядом облака…»

провожаю взглядом облака
с детства не знавал занятия серьёзней
разве что на берегу реки
там где стрёкот со щебетом спорят
глядеть на неутомимую воду
доверяя ветру слетающие с губ слова

«в небе колодцы света…»

В небе колодцы света человек умирает от жажды мартовский дождь обрюхатил деву – вот тебе дева абонемент в планетарий мать укачивает в коляске разбитое зеркало бедуин пересыпает из века в век сутры пустыни за щекой у ребёнка солнечная карамель океан насмехается над нашим пронырливым взглядом вернувшимся из дальних стран с пустым обозом переводные картинки вечности – врачи рекомендуют от неврозов нам не одолеть когорты закованных в пену волн, но мы согласны на вечность в умеренных дозах: введите мне в вену десять кубиков океана, и вот я – Христофор Колумб или Кортес, неважно – под ногами Америка, какой-никакой, а материк


– Что может сказать кролик об удаве, сидя у него в брюхе и нащупывая останки своего предшественника? – Да здравствует пищеварение!

передёрни затвор и живца насади на крючок
отверни на полную вентиль аорты
раскачай качели ума своего
и-и-и…
миру – мир
баю – бай
Мамаю – Барклай
Кардену – колено
бревну – полено
наркоманам – по шприцу
с миру – по Ницше

меня тошнит врачи рекомендуют траве готовиться к сенокосу мальчик готовится стать солдатом ты ложишься спать с кем попало и всегда встаёшь ровно в восемь колыбельную спой мне на завтрак жизнь проходит доброе утро здесь были мы: Маша плюс Саша равно Коля плюс Оля равно икс плюс игрек

«Дым и пепел…»

Дым и пепел,
с вами родство моё непреложно.
Младший брат ваш,
с детства я вам подражал:
пепел посею – дым пожинаю.
В вас обретал я новые силы,
и будущее снилось мне –
дыма увядший нарцисс,
только такие цветут на пепелище сердца.
С вами читал я страницы бессонниц и заучил наизусть:
нет в человеческом голосе силы равной человеческой скорби.
С карканьем стая ворон срывается с губ.
Слово моё – легче дыма,
бесплоднее пепла.
О вероломство кровников:
вотчина пепла – земля,
небо застлано дымом.
Лишь у меня нет доли в наследстве.
Но я не ропщу.
Я бы не вынес чёрной работы забвенья.
Мне бы справиться с малым наделом
на границе меж дымом и пеплом –
с душой.

«Я говорю…»

я говорю
с травой листвой волной
кузнечиком и стрекозой
заливистой мне неизвестной птицей
словно с самим собой я с ними говорю
и словно сам себе же отвечаю
дремучим шелестом и колыбельным плеском
гудением и стрёкотом и мне
вдруг кажется
что это не у птицы – у меня в гортани
журчит хрустальный ручеёк

Палимпсест (первая страница)

Дачный посёлок причаливает к берегам июля ты стоишь на крыльце на капитанском мостике и ведешь свои мысли по глади летнего утра шмель возится в цветке шиповника твой сосед пётр иваныч обходит огород дневным дозором и ты приветствуешь его улыбкой давно живущей на твоих губах ровные волны зеленеющих грядок куст шиповника – буек душистый дачные домики в гавани полдня тень соседа точно спущенный парус проплывают в мареве мимо тебя и шмель гундосит твой сосед пётр иваныч прося на водку и всплеск лучей о волнорез его улыбки куст шиповника и ты в карманах и в тени колючей шаришь протягиваешь розу шиповника петру иванычу и он разглаживает лепестки и просит два рубля ещё добавить