Ткнул себя большим пальцем в грудь, а затем раскинул руки, как крылья, и пару раз взмахнул ими. Потом постучал ладонью по запястью.

Она смотрела на меня, на ее лице читалась озадаченность.

Я показал рукой куда-то далеко и пару раз взмахнул ею.

Она развела руками.

Я прижал руки к груди, сложив их в форме сердца, а потом быстрым движением вытянул их вперед, показывая на нее обоими указательными пальцами.

Она опустила голову, теперь уже в явном смущении. Но мне показалось, она сдерживала улыбку.

Когда Пенни снова подняла взгляд, я скорострельно метнул в нее с десяток воздушных поцелуев, а потом, сделав шаку7, прижал к уху руку.

Пенни кивнула.

Кажется, я сказал все, что хотел и мог.

– Я не все поняла, что вы показывали, но я тоже люблю коал. Они такие классные!

Я повернулся на голос. Рядом со мной стояла девчонка лет пяти и пристально смотрела на меня. Все остальные дети тоже уставились на меня. Пришли в зоопарк, мелкие умники.

– Тупая коала насрала в какао, – скороговоркой ляпнув эту глупость, я, как и был, в шапке, ретировался от галдящей мелюзги, возмущенных мамашек, негодующих коал и теперь уже точно улыбающейся Пенни.

От зоопарка до аэропорта рукой подать, и уже через полчаса, пристегнув велосипед на парковке, я стоял у билетной кассы. Как оказалось, самые удачные рейсы отправились, пока я трепался с Джеем. Ближайший самолет сулил знакомство с Торонто, Лондоном и Амстердамом. Признаться, я еще ни разу не летал на самолете. А зачем, если лучшие в мире споты8 на моем родном побережье? Поэтому я не стал принимать в расчет предупреждение кассира о том, что перелет займет двадцать шесть часов. Подумаешь, высплюсь на год вперед.

Спустя два часа, когда самолет взлетал, мое сердце старалось остаться на земле и потому сползло в кроссовки. Затем самолет выровнялся, а вместе с этим и сердце вернулось на место. Я разжмурился и посмотрел в иллюминатор. Бесконечный и сверкающий океан накатывал на невидимый мне берег. Его волны словно бы махали мне на прощание. Теперь я жалел, что утром так и не поплавал. Когда снова прокачусь по его волнам? Я уже тосковал.


***

Двадцать шесть часов!

Три пересадки и никакого знакомства с Торонто, Лондоном и Амстердамом.

Шесть съеденных сэндвичей и один надкушенный.

Восемь порций американо.

Две порции эспрессо.

Четыре банки кока-колы.

От силы часа два сна.

С таким багажом да спортивной сумкой на плече я подошел к окошку паспортного контроля. За ним сидел молодой парень. Он взглянул на меня. Я вежливо улыбнулся. Он перевел взгляд в компьютер. Я терпеливо улыбался. Он снова посмотрел на меня, теперь уже внимательно. Я недоуменно улыбнулся. Наконец он прекратил дуэль, сухо сказав:

– Ваш паспорт.

Ах да. Я достал паспорт из заднего кармана джинсов. После суток, проведенных под моей задницей, он изогнулся дугой. Я протянул несчастный документ пограничнику. Тот взял его двумя пальцами, пролистал изогнутые и волнистые страницы.

– Вы храните его в мясорубке?

Я не понял, о чем он, ведь у меня даже вафельницы нет. Вместо ответа я смущенно улыбнулся. Но он никак не реагировал на улыбки, а долистав до страницы с фотографией, и вовсе сказал:

– Перестаньте улыбаться.

Все же виновато улыбнувшись напоследок, я отключил режим улыбок. Сравнив сонного меня со мной бородатым, он спросил:

– Цель приезда?

Лениво было растолковывать про лумисурфаус, поэтому я только и сказал:

– Серфинг.

Он посмотрел на меня еще более внимательно, потом поставил штамп в паспорте и, протягивая его мне, сказал:

– Удачи.

Теперь я торчал посреди терминала, как тот игрушечный снеговик со стеклянной головой-шаром, что стоял у Пенни на полке и всегда забавлял меня своей милой бесполезностью. Ее же бесило то, как яростно я его тряс, создавая ураган из снежных блесток. Сейчас я понял, каково было этому несчастному снеговику. Глаза мои плавали внутри головы в какой-то тягучей жидкости, оставшейся от мозгов. Я поворачивал голову влево-вправо, и глаза переплывали из стороны в сторону. Как и полагается игрушечному снеговику это все, на что я был способен в этот момент. Время было чуть за полночь.