Лидия не хочет уходить вместе с женихом, обреченно смотрит на мать, отца, бабушку. Ничуть не уставшие, музыканты играют на скрипке, флейте, цитре; цитра похожа на мясорубку.

Виктор молча смотрит на беременную жену, пряча кулаки за спину. На ней штопаное ситцевое платье, русые волосы собраны в пучок, лоб нахмурен. Пигмент на ее лице и круглый живот с торчащим пупком вызывают у него раздражение. Чертова кулачка, позарился я, нищий, на закрома твоих родителей, их корову, лошадь, ухоженный огород, родящий сад. Уголь – черный творог. Его дает корова. Язык ее разрезан, как жало. Я теперь сам эта корова, я живу в Караганде. Мое молоко варят, а сыворотку бережно сливают. Тощие бока мои уже почти встретились друг с другом. У охранников много дубья. В доме Лидии я сыпал овес скоту и птице, а матушка в детстве пекла мне овсяные лепешки. Недолго я ел райские яблочки в новой семье. Лилиенфельд, корзина с треснутыми фруктами, ты не так был и хорош, но на Волге немцу все же лучше, чем в Азии.

Через пять-шесть лет Лидии снится сон. Ей уже трудно ходить, на днях роды. Словно вспомнив что-то, Виктор вдруг вскрикивает, хватает жену за локоть, дергает к себе и запевает своим тоненьким неприятным голосом:

Испуганная, молодая женщина хватается за живот, грузно садится на скамью. «Nee, tanz! Tanz, Aas!»14 – приказывает Виктор, с наслаждением глядя на ее гримасничающее лицо. С неба льется серебряный звук цимбалы, две колотушки раззадоривают ее струны. Эта чужая дрожащая музыка плачет ритмом польки. Виктор пляшет.

В тридцать первом году все было тяжелым. Мальчик родился в ссылке. Рождаясь в Караганде, человек сразу обретает несколько жизней. Часть из них он теряет в Караганде. Если повезет, он начинает жизнь в другом месте. Болезненным броском он переносит себя туда и рождается заново.

Сын Лидии почти не плачет. Он умирает несколько раз и наконец умирает. Виктор, глядя на вытянувшегося младенца, говорит: «Där hat Glick kehat»16.

Лидия смотрит на Виктора с ненавистью. Пот капает со лба роженицы в ее глаза. Она долго прощала, но теперь не может простить этих слов мужу. Что эти слова? Они лишь прозрачная капля. Ее можно слизать, проглотить. А Лидия не хочет. А Виктор не хочет с ней больше жить.

…Шероховат верхний слой почвы, он густо зарос травой, скреплен ее корнями. Из дерна строят дома для немцев. Для немцев нет дерева, кирпича, бетона. Можно жить в домах из почвы – так легче привыкнуть к земле.

Дерн карагандинские немцы припасли для новой партии изгнанников и хранили в сараях. В самом начале сентября 1941-го в Караганду пригнали мужчин. Затем (еще не упал снег) первую партию женщин. Теперь в снежный октябрь привезли еще женщин с детьми.

Теперь, через десять лет, у Лидии есть дочка, шестилетняя Марийка. Девочка покорно идет за матерью, впряженной в телегу с дерном. У них есть дом, но нужно помочь своим обрести жилье. Дом внутри человека не спасает его от стужи и зноя.

Хлеборез в Карлаге режет хлеб на крохотные кубики-довески.

Отец Розы недоволен. И старший сын, Фридрих, вот-вот женится на русской, этой взбалмошной Женьке, и куколка его Роза во всей Макеевке не нашла себе немца, а идет за Ваську Апостолова, махонького ростом, чернявого, с добрыми глазами. Люди наперебой говорят – сердце у него золотое, но Фридрих-старший видит другое – слаб парень здоровьем, и сердце не золотое у него, а квелое, оставит он Розхен молодой вдовицей с детьми.