Нести стояночные вахты у трапа выставили «нестроевых офицеров» доктора, второго радиста и замполита, несмотря на его попытки отбояриться. Все матросы, кроме боцмана и мотористы зачислены тальманить груз в трюма. Старпом провел техучебу и инструктаж, раздал тетрадки и ручки, застращал, обещал оставить в Алжире тех, кто начнет бухать прямо в трюме. Предупредил деда, что если найдет у кого самодельный штопор, то оставит и его. Все стали ждать утра, начала погрузки. “Mister Tallyman, tally me banana”. Гарри Белафонте, Banana Boat Song, рекомендую.

Наступило утро, на причале тишина, никого. Мы, разбитые на две бригады и две смены, свесившись с борта, ждем подвоза коварного продукта, обещанного с 06 утра. Вот уже обед и никого. В 14 часов подъехал грузовик с коробками. Все засуетились, забегали, начали советовать, как лучше и куда бросать. Через час, лениво, подошла полу бригада грузчиков. Жарко, Рамадан, грузчики еле передвигают ноги.

Лениво накидали в сетку первый подъем, опустили в трюм. Лениво-же стали растаскивать по углам, под подзоры. Кинули еще подъем, закончился груз на причале. Грузчики тут же улеглись спать на коробках. Ждем следующий грузовик, проглядели глаза. Нету. День закончился, стемнело, грузчики спустились с борта и резво побежали есть и пить. Кончился дневной пост, теперь будут гулеванить до рассвета, потом вернутся, как сонные мухи. Закрыли трюм, Второй опечатал лазы.

Утром обнаружилось, что половина коробок в трюме пуста. Второй, чуть не плача, бежит к капитану жаловаться. Пломбы на месте. Ни пьяных, ни пустых бутылок на борту не обнаружилось. Усохло? Капитан, как мог, успокоил Второго:

– Не боись, не переживай, пересчитай тонны на коробки, коробки на бутылки и успокойся. Скоро их будут миллионы, за всеми не уследишь, да и таскать скоро перестанут. Прятать будет некуда, потом напьются все до отвращения и прекратят.

Собственно, так оно, через пару недель, и вышло. Компот на камбузе не варили, разбавляли вино кипяченой водой, добавляли сахара. И цвет, и вкус. По вечерам, как в родной махновский деревне, свободные от вахт и работ, употребив внутрь бутылку алжирского, сухого (названий не помню, было и белое, и красное на любой вкус), собирались в столовую команды, на кино. С утра следующего дня все повторялось.

Мы стали лучшим, любимым пароходом в порту. Все вокруг были друзья и ходили в гости. И суетные поляки, и веселые западные немцы, и хитрозадые румыны. Угощали всех. Ко мне каждый вечер, две недели, ходил 3 помощник, хорват, с соседнего парохода. Выпивал свою бутылку, благодарил и сидел с нами, дремал, смотрел наше кино.

Нас любили все, включая грузчиков в трюме, начавших бухать от безысходности. Поди покидай коробки с вином полтора месяца подряд. Мы их не обижали, подкармливали, вечно голодных, но часто подставляли «под монастырь», угощая свиными котлетами, честно глядя в арабские черные очи и говоря, что не свинья. Знаю точно, что Аллах, в таких случаях, закрывает глаза на подобные, невольные нарушения.

Народ запивал, уставал, бросал, запивал снова, снова бросал. К концу погрузки вроде все успокоились. Последний подъем в последний трюм. Закрыли, опечатали, подписали документы, вышли наконец обратно на Новороссийск. У каждого в каюте под диваном оставалась батарея бутылок, а к приходу таможни на борт ничего не должно было остаться.

Погода баловала и обратную дорогу в Алжир можно было легко найти с любого отрезка нашего пути по горлышкам, качающихся на волнах, еще не утонувших бутылок. Шесть месяцев практики пролетело коту под хвост. Вот тебе и индивидуальная, её мать! Дошли, Новороссийск, ноябрь, далеко не лето. Мы в легких курточках, собираемся списываться и возвращаться на учебу, но не сильно торопимся. На пароходе тепло, сытно и весело.