Лигат только улыбнулся.

Мой отец неотрывно смотрел на меня. Он едва мог держать голову прямо.

– Алеф, я… – начал он, и я отвернулся.

Я отвернулся.

Даже сейчас у меня перехватывает горло при мысли о том, что я отобрал у него этот последний шанс поговорить со мной и в то же время отбросил последнюю возможность услышать его.

Итак, я в последний раз отвернулся от своего отца. Вместо этого я посмотрел на Дрейма, который продолжал говорить:

– …А если я откажу тебе, ты всех их убьешь. – Дрейм на мониторе посуровел. – Но если ты это сделаешь, Лигат, меня ничто не сможет остановить. – Он заговорил медленнее: – Выбора не будет. Ты понимаешь? Ты полностью осознаешь последствия, Лигат? У меня не останется ничего.

Потом, неожиданно, впервые за все это время, голос Дрейма дрогнул, и лицо его лишилось всякого выражения. Наконец-то он понял то, что понимал я и понимал мой отец. Для Лигата это никогда не было переговорами. Все должно было закончиться здесь и сейчас, и Дрейму предстояло увидеть, как все они умрут. Лигат всего лишь хотел посмотреть, как в его глазах загорится и погаснет надежда.

Дрейм снова выпрямился, хотя было ясно, что он прилагает огромные усилия, чтобы просто заговорить. Голос его был слаб.

– Я приду за тобой, Лигат, – сказал он. Сглотнул и добавил: – Я до тебя дотянусь.

Лигат пожал плечами. И ответил медленно и отчетливо, словно был утомлен:

– У меня уже ничего не осталось. Все прочее для меня не важно. Видишь наконец, что ты натворил? Мы могли бы сосуществовать, но ты положил этому конец. Убив мою семью, ты положил конец всему. Ты внимательно смотришь? Всему…

– Просто делай свою работу, – сказала себе Рейзер, но думать у нее получалось только об одном: «ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО, УБИТЫ ДЕСЯТЬ ГРАЖДАН И ОДИН СОТРУДНИК ПАКСА».

Она знала, что это окажется Бейл. Но не собиралась следить за развитием событий. Только когда закончит рассказ. Она начала писать:

– Расскажи мне о Потоке, – попросила я Бейла во время послесексия. Моя голова удобно устроилась на сгибе его руки. Кровать у него была немногим больше койки, и Бейл [надо поменять ему имя на что-нибудь активное, намекающее на опасность. Риск?] занимал ее почти целиком, но мне было все равно.

– Его открыли случайно. Представь себе огромную подземную систему пещер, похожую на кротермитник, только высеченную ветром. Пятьсот кэмэ тоннелей, расходящихся и сливающихся, извилистых и петляющих, сужающихся и расширяющихся. Представь, что ветер в нем – как бесконечный поток воды, только это ветер Хлада, и похоже это на ураган, втиснутый в соломинку для питья.

Сначала там проводили исследования, – сказал он. – Форпост был научным городком. Уже потом здесь обнаружили ядро. Но Поток был раньше.

Я была удивлена тем, как оживился, говоря о Потоке, этот яростный мужчина, но это случилось. Синева его глаз казалась электрической. В нем не было ничего скрытого, и, может быть, на это я и купилась здесь, на планете Хлад. За те годы календарные и годы световые, что я веду эти записи, блуждая по Системе и знакомясь с человечеством во множестве его масок, у меня случались более захватывающие приключения и более глубокие чувства, но Бейл затронул меня как мало кто еще. Бейл был редчайшей находкой – хорошим человеком.

– Его использовали для испытаний, – говорил он, – вместо аэродинамической трубы. Все, что ты видишь здесь, на Хладе, было испытано в Потоке. Если оно не способно уцелеть в Потоке – то и на Хладе не уцелеет.

Я спросила:

– Но ведь бо́льшая часть Хлада под щитами, да?

– У платформ нет щитов. У рокотов нет щитов. И за пределами щита бывают стационарные штуки. Погодные датчики, шлюзы, рельсы…