Вообще возвращение запорожцев с удачного похода всегда было раем для людей торговых. С весны и до осенних холодов на Базавлуке кишмя кишели купцы из разных стран: Польши, Литвы, Московского государства. Они поставляли необходимые казакам товары – оружие, порох, соль, хлеб, одежду. И взамен на рынке Москвы, Львова, Кракова и дальше на запад уходили ювелирные изделия персидских мастеров, индийские ткани, афганские ковры, турецкое и арабское оружие. Османская империя перекрыла древние торговые потоки из Азии в Европу. И Сечь была своего рода перевалочной базой из Востока на Запад.

Но жизнь торговцев на Сечи тоже была не из лёгких. Поскольку большинство из них были евреи, им и больше доставалось. Запорожцы, скованные в боевом походе железной дисциплиной, в мирных условиях у себя дома, за днепровскими порогами, жили вольно. Атаманов слушали не особо и гуляли от души. И часто крушили лавки «проклятых жидив и христопродавцев». Не одно иссечённое саблями тело еврейского торговца унесли дальше в море воды седого Днепра… Но полностью искоренять «жидов» на Сечи было никому не выгодно, и самим казакам прежде всего.

Кош постоянно нуждался в подпитке разнообразными товарами, выпивкой. А доставить всё это в такую даль могли в основном ушлые еврейские торговцы. И они, невзирая на большой риск и частую угрозу смерти, постоянно наезжали на Сечь. Слишком сильным было притяжение золота, доход, который можно было получить здесь…

Иван проснулся около полудня с тяжёлой головой си страшной тошнотой. Вчера, поддавшись уговорам своих новых товарищей-пластунов, он тоже гулял с ними в шинке Юзика Лифаря. И сейчас клял себя на чём свет стоит! Мутило жутко, буквально выворачивая наизнанку, руки и ноги дрожали и не слушались…

С трудом, выйдя из куреня, Иван стоял некоторое время, держась за стены и ничего не соображая. Внутри куреня ещё спали сечевики, тошнотворный запах сивухи и перегара наполнял воздух. С десяток молодцов, у коих не хватило мочи добраться под утро до постелей, лежали в живописных позах перед куренем. Далеко по окрестностям разносился их дружный храп. Такие же картины наблюдались и у других куреней. Вид был такой, словно по кошу пронеслись татары с турками…

Ивана скрутила тошнота. Не в силах более терпеть такую муку, он бросился к ближайшим кустам и вырвал всё содержимое желудка. Потом, хотя уже не было нечем, рвал ещё, захлёбываясь слюной и желчью. Стало легче. Но голова и общее самочувствие соответствовало самым страшным турецким пыткам… В совершенно полумёртвом состоянии юноша вернулся в курень и брякнулся на груду бараньих шкур, служивших ему и прочим казакам постелью. Отрубился мгновенно.

– Чего тебя, Митька… – простонал Иван, не в силах больше пошевелить и пальцем. – Я болен весьма, пошёл вон…

– Куренной зовёт, вставай, зараза! – заорал Митька и с размаху двинул Ивана по щеке.

Дружное ржанье запорожцев вокруг заставило того подняться. С помощью Митьки, выйдя на улицу, он умылся из бочки со свежей днепровской водой, служившей казакам умывальником. Стало несколько полегче. Приведя себя в порядок, Иван вернулся в курень и направился в угол, выделенный для куренного атамана.

«Угол» представлял собой небольшую комнату, отделённую от остальной части куреня большой медвежьей шкурой. Бревенчатые стены сплошь покрывала разнообразное дорогое оружие. Главным украшением горницы служило круглое венецианское зеркало в красивой бронзовой раме.

Войдя, Иван снял шапку, перекрестился на образа в правом углу и поклонился. Джура атаманов, тоже сдёрнул шапку, замер за его спиной.