В Ростове без лишних формальностей нас с Павлом зачислили в офицерский добровольческий отряд подполковника Симоновского. Благо мы прибыли со своим оружием и документами. Зачислили нас на должности рядовых стрелков. Никто здесь не смотрел на офицерские погоны. В шеренгах стояли не по чинам, а по ранжиру, так что на правом фланге мог стоять рослый подпоручик, а на левом – щуплый капитан. Взводами и ротами командовали подполковники и полковники.

Все это напоминало юнкерское училище, где каждый мнил себя без пяти минут офицером и где ждали производства как второго пришествия.

На вечернюю поверку и утреннее построение в одних рядах стояли офицеры самых разных российских полков едва ли не всех родов войск, но все в заурядных солдатских гимнастерках и шинелях. В этом была особая жертвенность, ведь каждый, вступая в ряды Добровольческой армии, отрекался от прошлых должностей, заслуг, чинов, привилегий. Каждый из нас добровольно становился рядовым, чтобы дать отпор той нечистой силе, которая захватила обе столицы, Зимний дворец, Петропавловскую крепость, Московский Кремль…

На вечерней прогулке мы воодушевленно пели:

Да, большинство из нас были очень молоды. Некоторые встали под знамя генерала Корнилова даже не понюхав пороха – юнкера, кадеты, студенты, гимназисты, ученики реальных училищ… Но все готовы были идти в бой против захватчиков законной власти, против глумливых и лживых политиканов и их вождей, которые считали, что теперь ход российской истории пойдет по их воле, по их разумению, по их планам.

Нас было немного: едва ли не больше двух рот, которые гордо именовались «батальоном». Но каждый день Добрармия понемногу пополнялась. Понемногу… Хотя Ростов был наводнен офицерами, хлынувшими сюда как в некое убежище, большинство из них фланировало по главным улицам с дамами, сидели в кафе, щеголяли в новеньких френчах и поглядывали на нас, марширующих с песней, одни – виновато, другие снисходительно. Мол, в солдатиков играете, не навоевались еще… Все они чего-то ждали, верили в скорые перемены, которые произойдут сами собой, без их участия. Ну а мы платили им презрением и не козыряли при встрече.

Когда мы впервые вышли на главную улицу Ростова – Большую Садовую (местные большевики поспешили переименовать ее во Фридриха Энгельса), нас вел сам командир батальона – полковник Василий Симоновский. Все знали, что он лично водил на немецкие пулеметы свой полк, что он самый что ни на есть подлинный георгиевский герой. И это поднимало дух, распрямлялись плечи, вскидывались подбородки… Как всегда, на нас недоуменно глазели, такого еще не видели – маршируют солдаты с штаб-офицерскими и даже полковничьими погонами! Без всяких команд мы как один печатали четкий громкий шаг, а потом запевали высоко и звонко «Белую акацию», своего рода гимн добровольцев. Это был вызов всем здешним обывателям, которые надеялись отсидеться, спасти свои шкуры и капиталы.

Ловили взгляды – удивленные, насмешливые, испуганные, виноватые… Даже казаки, у которых во время наших тренировочных походов приходилось останавливаться на ночлег, недоуменно поглядывали на нас – мол, что это за странное воинство, состоящее из одних офицеров. Такого они еще не видели и осторожно интересовались:

– Это маневры у вас такие али как?

– Али так! – отвечал Павел, набивая трубку табаком. – Донскую землю оборонять будем.

– От турков?

– От турок уже оборонили. Теперь хуже турок идут – красные большаки.

– Мудрено больно, язви тя в маковку! Немцы, турки – все понятно. А энти откуда взялись?