– Между Вами и Вашим персонажем ничего общего?

Лицо Джона приняло задумчивый вид:

– Многое нас очень разнит. Возможно, я не такой застенчивый, возможно, не такой ведомый, как Питер. Он совершенно иной по характеру, по темпераменту, если Вы понимаете, о чём я говорю. И мне очень сложно было найти какие-то точки соприкосновения… Эээ… Но, пожалуй, есть кое-что…

– Что, например? – продолжал наседать Майк Фишер.

– Может быть… – лицо Джона сделало актёрскую паузу. – Может быть, что я тоже гей?!

После этих слов был вставлен уже не смех, а звук удивления зрителей. Последнее высказывание Джона, как на заевшей плёнке, прокрутили несколько раз, показав его с разных ракурсов. Крупным планом продемонстрировали губы Джона и то, как они произносят роковую фразу. Как долго Джон открещивался от этих слухов, и тут не он – технология – делает за него такое признание. Внутри его всего лихорадило. На лбу выступили капли пота, сердце заколотилось как сумасшедшее. Хотелось кричать во всё горло. Хотелось встать и убежать, но он не мог. То, что с ним произошло сегодня, сковывало не только его рот и лицо, но и всё тело. Ему нужно было отсидеть и вынести этот позор до конца, иначе… Иначе всё пропало и у него совсем не будет шансов…

Но дальше было ещё хуже. Джон до сих пор толком не представлял, как далеко это может зайти.

– А Ваша жена знает?

– Нет, я всё это время скрывал от неё, но понял, что не могу бежать от своей природы. Понимаете, я получил христианское воспитание, и мне всё время объясняли, что это неправильно, что это плохо, что это грех. Пришлось научиться подавлять это в себе. Я думал, если женюсь и начну жить как все, то наконец-то распрощаюсь с этим. Но нет, это была плохая идея. И моя последняя роль… Я просто выпустил наружу то, что сидело во мне… Поэтому получилось всё так правдоподобно. Простите меня. Прости меня, Джиллиан. Простите меня, родители.

Технология сделала так, что Джон заплакал. И впервые за последнее время их желания совпали: Джону тоже хотелось плакать. Вот теперь он по-настоящему осознал, в какую яму его гонят. Они собираются лишить его всего: жены, родителей, родных братьев и сестёр, целого города, где он вырос, где его любили, где ему всегда были рады. Он не знал, что делать.

На время Майк Фишер затих. Крупным планом показывали, как актёр плачет. Максимально громко передавали его всхлипывания. Вероятно, это делалось для того, чтобы вызвать у зрителей максимальную жалость к этому человеку, чтобы не только случайные люди, но и близкие простили его.

– Хорошо, Джон, – прервал тишину ведущий мягким голосом, будто на исповеди. – Вы всё сделали правильно. Успокойтесь, Вам нечего бояться или стесняться. Мы ведь цивилизованные люди и не станем осуждать Вас. У каждого есть право выбора. Каждый может быть тем, кем захочет. И фонд, учреждённый Вами, – это большое дело! Уверен, что скоро нам удастся сломать эти глупые стереотипы.

Джон почувствовал, как технология начала действовать, прекращая его истерики и слёзы. Через некоторое время он пришёл в себя.

– Да, и хотел сказать… Я больше не могу держать это в себе… Я должен признаться…

– Говорите, Джон. Говорите! Это Ваша минута искренности. Пусть все узнают, какой Вы на самом деле, – подбадривал Майк.

– Я знаю, почему меня тянет на мужчин.

– Почему же?

– Потому что в душе я ощущаю себя женщиной. И я хочу ею стать… – Джон сделал большую паузу. Лицо изобразило нерешительность. – Я знаю, что такие вещи сейчас возможны, поэтому я собираюсь… Я хочу… Сменить пол…

Снова звук удивления аудитории. Снова заевшая плёнка. Снова крупный план его губ, проговаривающих эти слова, словно эхо: «Сменить пол… Сменить пол… Сменить пол…»