Джиллиан повернулась и обиженно посмотрела на него:

– Ты что такое говоришь, Джонни. Я бы никогда не стала просить об этом отца. Я знаю, что ты со мной не ради этого, я знаю, что тебе неважны ни мой статус, ни моя популярность. Я знаю, что ты любишь меня. И я знаю, что для тебя важно состояться в качестве актёра самому, именно поэтому мы с тобой столько работали. Если чем-то я и помогла тебе, то только репетициями в том заброшенном павильоне.

– А отец не может это делать тайком от тебя? – не успокаивался Джон.

– Нет, – отрезала Джиллиан раздражённо, – он никогда так не делал. Ясно? Даже в отношении меня. Он слишком ценит кино. Для него кино – это искусство, которое он никогда не предаст ни ради меня, ни ради кого-нибудь ещё.

– Хорошо. Ладно, успокойся, Джилл, я не хотел тебя обидеть. Просто эти папарацци.

– Учись не обращать на них внимания. Да, я понимаю, это сложно, но рано или поздно и эта новость станет неинтересной, и все забудут о ней, а фильм и твоя роль останутся. Надо только проявить терпение и немного подождать, – Джилл подошла, присела к нему на коленку. Сейчас Джон очень нуждался в её поддержке, и она чувствовала это, хоть её и саму выворачивало наизнанку от этих слухов. Ей самой недоставало терпения правильно реагировать на всё то, что изрыгала прожорливая пресса из своего чрева. Она успокаивала себя тем, что они вместе преодолеют любые трудности и когда-нибудь всё обязательно встанет на свои места.

Несмотря на убедительные слова Джиллиан, у Джона всё-таки остались некоторые едва ощутимые сомнения. Иногда они вызывали лёгкое волнение и дискомфорт, а иногда заставляли вздрагивать лишь при одном упоминании об этом.

Настал долгожданный день вручения премии. Джона трясло с самого утра: в свете последних событий он вообще не хотел появляться на публике, но сегодня у него просто не было другого выбора. Именно к этому он стремился и шёл всю сознательную жизнь. Если ему удастся получить «Оскара», то весь его мир очень круто изменится. Несмотря на все неурядицы с журналистами, это был его звёздный час, и он не имел права упустить такого шанса. «В конце концов, Джилл права: это всего лишь слухи и сплетни ради денег», – убеждал он себя.

Легче от этого не становилось. Даже проклятая бабочка не слушалась. Руки ходили ходуном, а вид в зеркале говорил о затянувшейся депрессии. В комнате появилась Джиллиан:

– Ну что ты готов?

Выглядела она просто сногсшибательно: обтягивающее строгое платье серебристого цвета подчёркивало бёдра и грудь, сзади глубокое декольте обнажало спину, волосы были собраны в красивый кудрявый пучок наверху, оголяя красивую и хрупкую шею. Она была совершенством в глазах Джона, идеалом женской красоты. Он точно не сомневался, что с этой женщиной он не ради карьеры, не ради денег и славы, а ради возможности прикоснуться к прекрасному цветку под названием любовь. Появление Джилл слегка успокоило его.

– Вижу, с бабочкой никак не справишься?

– Да, что-то совсем запутался, – слабо улыбнулся Джон.

– Давай я тебе помогу. Я знаю, как это делается.Часто приходилось помогать отцу. Он, знаешь ли, не сторонник этих всех формальностей и церемоний.

Джиллиан проворно завязала возлюбленному галстук и поцеловала его. И в этом было что-то такое, что очень расслабило Джона, помогло избавиться от надвигающегося стресса. Было что-то магическое в том, что девушка завязывает мужчине галстук, что-то похожее на материнскую заботу, когда мама одевает ребёнка, чтобы тот не замёрз на улице и не простудился.

– Ну как? Полегче? – улыбнулась она.

– Значительно, – произнёс он.