– Тебе что, жить надоело? – спросил Гомвуль.

– Жизнь я люблю во всех её проявлениях, – продолжал подталкивать Германа чёрный. – Но за друга любую свинью порву. Мне что суд бомбить, что князей спасать… всё едино!

– А ты соображаешь… поскольку все страхи лишь иллюзия… – отрешённо, словно обращался к теням, пробормотал Гомвуль. – Все мы плывём по водам судьбоносной реки, ребята. Все наши желания лишь предначертанная прямая, сотворённая ещё до нашего рождения…

Герман с грохотом шлёпнулся на пол.

Шмаль всё-таки освободил для себя местечко и стал сыпать вопросами:

– Я никак в толк не возьму, Гомвуль, о чём ты вообще базаришь? Ты предлагаешь бросить моего рыжего кореша? Мол, пусть он барахтается в твоей судьбоносной реке, а мы тута водку хлебать будем? Нет, товарищ коп, так не получится. Не по-кошачьи это…

Волк остался спокоен. Ни один ус не шевельнулся на его благородной морде.

– Ты закончил, пушистый? – небрежно сказал Гомвуль.

– Ну ё маё, Шмаль, дай его послушать! – вмешался в разговор кот в тельняшке. – Не перебивай ты Гомвуля…

Уж очень Жюлю нравился новый волчий наряд – и глаза у Гомвуля стали такие смышлёные.

За столом наступила тишина. Если прислушаться, то можно услышать, как течёт вода на мойке. Это две антропоморфные нутрии работали в ночную смену, перемывая посуду и отстирывая скатерти.

– Я решу проблему рыжего кота, – тихо продолжил Гомвуль. – Можете быть спокойны, друзья. И суток не пройдёт после суда, как Барс будет сидеть за этим столом. Но!..

Послышалось сдержанное и дружное дыхание, будто сейчас грянет сибирский гимн. Показалось, что даже на мойке отключились краны. Все замерли – не дыша, не шипя, не мяукая.

– Хочу предупредить каждого из вас, чтобы не возникло непонимания в скором будущем, – вразумлял парней Гомвуль. – Моя роль спасителя бандитских бед закончится сразу, как только рыжий кот окажется на свободе. Когда он избежит княжеской кары, я настаиваю, принять очевидную истину: наши дороги разойдутся, и все мы окажемся в прежнем течении жизни. А это означает, что вы, пацаны, останетесь пацанами, а я с вашего позволения или без вашего позволения, стану ловить и сажать вас снова по тюрьмам, как и прежде. Всем понятно моё условие?

– А чего здеся не понять-то? – первым отреагировал Шмаль. – Всё ясно нам – выслуживаешься! Наверное, генералом собрался стать. Только пора тебе уяснить простую истину, что в штабе волков совсем нету. Тама только люди сидят в галифе, а такие, как ты босиком по улицам шатаются и зубами мух ловят.

Гомвуль не повёл и глазом. Даже не зарычал.

– Старлей, мы тебе дружбу предлагаем, – не сдавался Шмаль. – Наши крепкие лапы надёжнее полицейской пенсии. Твой дружок Зубов, поди, сейчас кофе-капучино пьёт, а старый Шульц с обмороженными лапами в конуре ледышку облизывает. Смотри, Гомвуль, как бы ты не заиграться в сыщика. Ведь мы и без тебя Барса спасём. Скажите, парни?

– Спасём, но денег я вам не дам! – гнул своё Абрамяу.

Жюль отвернулся к ёлке, раскачивая мечом серебряную шишку, а Герман щёлкнул о резцы когтем, посмотрел на волка и сказал:

– А ведь полицейский прав. Надо прислушаться к нему и разойтись по своим подвалам, поскольку волк коту не товарищ. Мне лишь одно не ясно, как Гомвуль Барса отмажет.

– Нельзя нюхать чужую кость, морячок. Я сказал, что освобожу дружка вашего, значит, так тому и быть, – ответил волк, вставая из-за стола; он оправил стильный пиджак и, чуть прихрамывая, пошёл на выход.

– Не хочет с нами работать, – резюмировал Абрамяу, когда полицейский покинул кабак.

– Ага, не хочет, – согласился Герман и добавил: – Мне непонятны два тезиса: как Гомвуль рыжего спасать будет и почему кость нюхать нельзя?