Страх, страх, страх. Теперь-то он сознавал, что был затравлен страхом – если не перед смертью, то перед жизнью. А может, в конце-то концов страшиться было и нечего? Всю жизнь он стращал себя – а может, не было предмета для страхов? Более чем вероятно, что в великий пожизненный страх его вогнала лишь собственная неполноценность и скудость разума.

«Я по-прежнему думаю как человек из плоти и крови, – уличил он себя, – а не как мозг вне тела. Плоть до сих пор цепляется за душу, и кости не истлели…»

А ученый между тем продолжал разглагольствовать.

«В особенности надлежит воздержаться от того, – поучал он, – чтобы автоматически расценивать недавнее проявление как имеющее мистическую или религиозную основу».

«Просто явление природы», – объявила светская дама, всегда расположенная к компромиссу.

«Мы должны твердо усвоить, – изрек ученый, – что во Вселенной нет простых явлений. Ни одно явление нельзя отбросить походя, без обдумывания. В любом происшествии есть определенный научный смысл. Есть вызвавшая его причина, и, можете быть уверены, со временем проявятся и следствия».

«Желал бы я, – сказал монах, – судить обо всем с такой же уверенностью в себе».

«А я желала бы, – объявила светская дама, – чтоб мы вообще не садились на этой планете. Нервотрепное местечко».

– Сдерживайте себя, – посоветовал Никодимус. – Не ешьте слишком много. Куриный супчик, ломтик жаркого, половинку картофелины. Должны же вы понять, что ваш желудок бездействовал сотни лет. Вне сомнения, он был заморожен и не подвержен износу, но даже при этом его надо щадить и дать ему время прийти в форму. Через несколько дней вы сможете кушать, как бывало.

Хортон пожирал еду глазами.

– Откуда такие припасы? – требовательно спросил он. – Ведь, ясное дело, ты не мог приволочь их с Земли…

– Я забыл объяснить, – ответил робот. – Вы, конечно, не можете этого знать. У нас на борту самая совершенная модель конвертора материи, какая существовала к моменту нашего отлета.

– Выходит, ты просто-напросто швырнул в воронку лопату песка?

– Ну, не совсем так. Не столь примитивно. Но в принципе верно.

– Погоди-ка минутку, – опомнился Хортон. – Тут что-то не так. Я не припоминаю никаких конверторов материи. Правда, шли разговоры о подобных устройствах и была надежда, что удастся собрать прототип, но, насколько я помню…

– Есть определенные вещи, сэр, – перебил Никодимус как-то слишком поспешно, – вам неизвестные. Взять хотя бы тот факт, что после вашего погружения в холодный сон мы стартовали не сразу.

– Ты имеешь в виду, что была отсрочка?

– Ну да. По правде говоря, довольно значительная.

– Черт побери, не пытайся навести тень на плетень. Что значит значительная?

– Ну, примерно лет пятьдесят.

– Лет пятьдесят? Почему так долго? Зачем понадобилось загнать нас в холодный сон, а потом выдерживать пятьдесят лет?

– Торопиться с отлетом не было особой нужды, – отвечал Никодимус. – Расчетное время реализации проекта было столь велико – ведь до возвращения первых кораблей, нашедших пригодные для жизни планеты, должно было пройти лет двести, если не больше, – что задержка в пять десятилетий не казалась чрезмерной, если за это время удалось бы разработать системы, увеличивающие шансы на успех.

– Например, конвертор материи?

– Да, конвертор – одна из таких систем. Конечно, можно бы обойтись и без него, но он из разряда удобств, увеличивающих коэффициент безопасности. Еще более важными представлялись некоторые элементы конструкции самого корабля – если бы их удалось реализовать…

– И удалось?

– По большей части, да, – отвечал Никодимус.