– Гарнизон? Стражники? – глаза Корнелиуса тревожно расширились.

Откуда-то издалека донесся звук охотничьего рога. Услышав незнакомый сигнал, собиравшие плоды в рощице бабуины как один подняли головы, пытаясь определить, откуда он прозвучал.

– О нет! Нет! – простонал Корнелиус, чувствуя, как его сердце уходит в пятки.

Вздымая листву и землю из-под копыт, из ближайших зарослей в рощицу выскочили лошади, на которых сидели воины-гориллы с саблями и взятыми на изготовку ружьями. Не успели некоторые самки и молодые бабуины понять, что на них напали, как их уже растоптали тяжелые копыта скакунов.

Корнелиус сквозь слезы смотрел, как гориллы в красных доспехах разрубают убегающих матерей с детьми, словно это были всего лишь мерзкие вредители, разоряющие кукурузное поле. Через пару минут буколическая роща превратилась в настоящую скотобойню; предсмертные крики самок и детей разносились по всей долине. Что было еще хуже осознавать, так это то, что через несколько минут сюда устремятся самцы. Но у нескольких дюжин бабуинов, вооруженных только дубинками и копьями, не было никаких шансов выжить в бою даже с небольшим отрядом горилл.

– Прикажите прекратить это безумие! – воскликнул Корнелиус, хватая профессора Таркина за тунику. – Пусть остановятся, пока не поздно!

– Уже слишком поздно, – мрачно ответил пожилой шимпанзе. – И я не мог бы их остановить, даже если бы захотел.

Прежде чем Корнелиус успел сказать что-то еще, в рощицу ворвался отряд бабуинов под предводительством Баако. Размахивая копьями, они обнажили свои клыки в ритуальном знаке вызова. Увидев своего друга, Корнелиус шагнул вперед, надеясь предупредить его, но Таркин схватил его за локоть и потащил назад, в укрытие.

– Что с тобой не так, молодой шимпанзе? – рассерженно пробормотал он. – Неужели ты настолько сблизился с местными дикарями? Пусть с ними разбираются гориллы – это их работа. Если ты угодишь в перестрелку во время твоего спасения, то Зира никогда меня не простит за это!

Воинам Баако удалось по меньшей мере один раз швырнуть копья, сбив с ног одну лошадь с всадником, но их тут же скосили, словно траву серпом. Когда кавалеристы начали стрелять, Корнелиус зажал уши руками, крича от бессилия и наблюдая за тем, как голова его друга разрывается и превращается в кроваво-серую кашу. После этого он упал на колени и зарыдал.

– Клянусь кровью Цезаря! Немедленно встань на ноги, пока тебя никто не увидел, – недовольно сказал Таркин, потянув молодого шимпанзе за шиворот. – И постарайся хотя бы сделать вид, что благодарен за свое спасение!

Обозревая последствия ужасной резни, Корнелиус вдруг понял, что уже совсем не ощущает груз на сердце. Вместо этого он ощущал какую-то странную пустоту, как будто кто-то удалил ему все внутренности. Единственное, на что он был сейчас способен, – это оглядываться по сторонам, осматривать покалеченные тела, качать головой и повторять, будто оглушенный:

– Не нужно было этого делать.

– Не нужно?

Обернувшись, Корнелиус увидел рослого орангутана верхом на коне, облаченного в желтые одежды своей расы. В нем он признал доктора Зайуса, заместителя министра науки и известного члена Национального собрания обезьян. Как и у всех орангутанов, в его глазах читалась не только мудрость, но и суровость.

– Если я не ошибаюсь, эти дикари хладнокровно убили троих, а то и четверых ваших товарищей. Такое нельзя оставлять безнаказанным. Конечно, исчезновение вида всегда прискорбно, но эти бабуины заслужили свою участь. Я бы не стал тратить на них свою жалость.

К ним подошел горилла-офицер.

– Враг ликвидирован, сэр, – доложил он голосом, похожим на стук камней друг о друга.