…Когда был установлен четкий стационарный рабочий контакт с «тропой любви», Баклевски позволил себе немного расслабиться и на целую минуту отвлечься от экранов мониторов, угнетающих однообразием воспроизводимого изображения. Он прикрыл глаза веками, откинул голову на подзатыльник кресла и в течение целых шестидесяти секунд помечтал о том счастливом моменте, когда нога его, обутая в тяжелый десантный ботинок, ступит на кору ветви Ракельсфага. Иммануил Баклевски даже и не подозревал о полной идентичности своих сокровенных желаний с мечтами Вождя Болотных Богатырей, Эгиренечика и Верховного Предейдера Клана Акклебатиан, Самакко, для которого он уже несколько месяцев выступал в роли строгого и требовательного «Большого Куратора». С другой стороны, тайно страстно влюбленный в взлелеянную им собственную непогрешимость, Баклевски ни при каких бы обстоятельствах не признал бы, что давно уже превратился в такое же алчное, эгоистичное, хищное животное, какими являлись Болотные Карлики и Акклебатиане…

Минута отдыха канула в прошлое, генерал открыл глаза и посмотрел на циферблат часов – до взрыва на борту ганикармийской Орбитальной Станции оставалось ровно двести восемьдесят шесть минут. Командир космического чудо-истребителя «бенкеля» майор Иванов должен был уже начать предварительную проверку всех основных систем, вверенной его попечению новейшей боевой машины. Ждать оставалось совсем недолго…

Неутихающая барабанная дробь ливня по дощатым крышам бараков нагоняла на рабов-ганикармийцев суеверный ужас перед, восставшим из мрака ночи и грозовых туч, призраком скорых неизбежных мутаций. С каждым зигзагом молнии и следовавшим за нею громовым раскатом, пленные ганикармийцы вздрагивали на занозистых жестких нарах и молили пантеон национальных богов сжалиться над ними и не дать начать мутировать. Сквозь барачные оконца зигзаги ослепительных изумрудных молний почти ежесекундно освещали внутренности бараков неверным трепетным светом, среди призрачных волн которого мелькали искаженные страхом бледные худые лица, в чьих темных миндалевидных глазах навеки застыло темным пламенем беспросветное отчаянье. «Нет спасенья! Нет везенья! Нет удачи!» – настукивал по барачным крышам дождь, тоскливым речитативом отдаваясь в душах, обреченных на ужасную гибель ганикармийцев, и лишь считанные единицы из них в эту грозовую Весеннюю Ночь находили в себе силы противостоять губительному отчаянию и рационально думать о возможности побега.

Одного из, таких сильных духом, акклебатианских рабов звали Пентоник Киннон, и он приходился родным младшим братом зоологу Брэдли Киннону, который давно уже считал его сваренным в кухонном акклебатианском котле. Но Пентоник оказался на удивление крепким парнем и благополучно копал ароэ на акклебатианской ферме второй год подряд, установив абсолютный рекорд среди ганикармийцев по долгожительству в плену у акклебатиан, чем вызывал своеобразное уважение даже у последних.

Пентоник в своем неординарном лице представлял цвет и гордость ганикармийской нации, и слишком любил своего старшего брата, чтобы так просто сдаться и умереть, оставив Брэдли одного-одиношенького на всем огромном плевянском белом свете. И в столице Ганикармии, городе Арастразундинге у Пентоника осталась любимая девушка – большеглазая, миниатюрная, стройная, как и все ганикармийки, Паролиника. Он твердо верил, что она ему до сих пор верна, и упрямо, и вполне искренне не считает, что он мог погибнуть и обязательно дождется его возвращения из ужасного забвения Диких Территорий.