Но не случайно было и то, что Эгиренечек без малого сто лет полноправно правил одним из самых свирепых болотных племен – он был очень умен. А сила ума у любого человека, будь он даже Болотным Карликом, проявляется, прежде всего, в наличии способности мужественно провести беспристрастную и честную самооценку собственным амбициям. Поэтому Эгиренечик прекрасно сознавал, что за внешней паталогической ненавистью к Деревьям и древесным жителям, в нем постоянно и неискоренимо жило жгучее неутолимое желание когда-нибудь попасть на ветви Деревьев и остаться там навсегда, без сожаления сменив зловонные ядовитые трясины на благоухающий цветочный сад. Еще он страшно сожалел, что у него нет крыльев, как у акклебатиан, которые иногда, скуки ради, залетали на нижние Ветви Ракельсфагов и дразнили затем воображение Эгиренечика рассказами о том, что они там видели, и с кем встречались. Акклебатиане являлись племенем береговых аборигенов Болота, таких же свирепых, как и сами Болотные Карлики, но в отличие от Карликов природа подарила акклебатианам мощные кожистые крылья, благодаря которым они могли подниматься на огромную высоту и в такие моменты с поверхности Болота казались совсем крохотными точками. Несмотря на столь существенное физиологическое различие между представителями двух болотных племен, они не являлись врагами друг другу, хотя и не считались союзниками. Во всяком случае, на неоднократные предложения Эгиренечика, обращенные к Вождю акклебатиан Самакко заключить тесный военный союз и совершить совместную экспедицию на Деревья, Самакко неизменно отвечал вежливым, но твердым отказом.

Однажды, лет тридцать назад, доведенный до отчаяния создавшейся в его чересчур умной голове ситуацией, Эгиренечик предпринял попытку достичь ствола одного из Ракельсфагов и попытаться взобраться на него, исключительно силами собственного племени. Яркое и жуткое воспоминание с такой силой невероятно реалистичной изобразительности нахлынуло на Вождя, что он вздрогнул, нарушив состояние полной статической неподвижности, в котором до сих пор находился и едва не сломал древко гарпуна конвульсивно дернувшимися руками. Невольно вздрогнули и воины, не спускавшие преданного взгляда с обожаемого Вождя. Эгиренечик, в свою очередь, снизошел до того, чтобы, наконец, посмотреть на них. Его выпученные глаза полыхнули свирепым оранжевым огнем и, как бы нехотя, приоткрывшаяся пасть прорычала:

– Только что наступила Весна – готовьте снасти для ловли Золотистого Дождя!

Воины подняли в воздух тяжелые гарпуны и дружно восторженно взревели первую фразу из главной племенной молитвы, посвященной их Славной Матери – Великому Болоту…

Когда начала редеть листва и сделалось немного светлее, Гера поняла, что она подходит к самому краю и приближается Бездна. Вскоре перед глазами девушки, как всегда неожиданно, распахнулось чистое ночное небо с горящим в его центре огромным оранжево-багровым глазом ночного светила Болбурга. Она увидела, как задрожал, заскользил вниз по росистой поверхности последнего листа Ветви багрово-алой звездочкой-слезинкой маленький, заблудившийся на краю Кроны лучик печального света Болбурга, и лист погас, сделавшись неразборчиво темным в ночном мраке. И Гера с любопытством принялась рассматривать прозрачную стену из холодного оранжево-багрового света единственного спутника Плевы, по суровым неукоснительно выполнявшимся законам местной физики, ни единым квантом своей излучаемой световой энергии не попадавшего на кроны Ракельсфагов, росшие тесной купой. Более чем своебразно устроенные широкие кожистые листья Деревьев решительно отторгали губительное для них ночное багровое сияние, начиная наверстывать упущенное ночью на первой же минуте туманного плевянского рассвета, с ненасытной жадностью поглощая живительный свет жарких лучей дневного светила планеты – Эльгмы. А по ночам, тем жителям Деревьев, которым по какой-либо причине не спалось, и они вдруг оказывались на краю Бездны, свет спутника приходилось наблюдать, как бы, со стороны.