– Сфинксушка! – Заорал истошно Энки и расплескал могучие руки в стороны, будто собирался поплыть на волнах страсти.
Теперь было уже видно, что по степи бежал светящийся, в золотой гладкой и короткой шерсти, огромный зверь. Зверь? Гигантский, выше Энки на две головы.
Глубоко в блёклом, не выдерживающем жары небе что-то взорвалось, и зверь на бегу задрал башку – посмотрел.
Энки растроганно проговорил:
– О мой мальчик. Ну. Ну. Вот кто за меня горой.
Он тоже мельком глянул.
– Хозяин! Высадка! – Крикнул десятник.
Редактор мужественно вылез из машины.
Нин, возвращавшаяся из дежурки, где сняла показатели температуры и влажности, заметила, что Энки пошире расставил ноги, чтобы встретить натиск любви.
– С орбиты вылетел отряд. – Мягко сказал Энлиль, обращаясь к Энки. – Скоро будут здесь.
Большущая тарелка пронеслась низко над ними, взметнув пыль. Зверь обругал её весело на бегу. Редактор поискал глазами десятника, но тот был занят тем, что жестами показывал Энки то, что и так понятно. Тарелка сядет за холмами в десяти ка-эм.
– Грузовичок подъедет через часик. – Поведал криком десятник, когда гул тарелки, унёсшейся и посигналившей переливом огней, стал стихать.
Зверь или кто это был, пронёсся мимо редактора, так что у того сильно стукнуло в груди сердце. Рык его, низкий и деликатный, из нутра груди, внезапно отключился.
Вдалеке возникший во главе группки граждан Амурри – совсем обнаглели – что-то говорил, изредка бросая затяжные взгляды в их сторону.
Сфинкс затормозил и обнял Энки за шею довольно бережно.
– Ну, мальчик. Только ты любишь Энки. Энки никто не любит, кроме тебя.
Нин слушала. Редактор решился приблизиться.
– Я назвал его в честь героя из сказки. – Оборачиваясь к редактору, сообщил Энки.
Огромный карий глаз посмотрел на редактора. Энлиль вспомнил тех, в клетке и вдруг отошёл. Десятник громко извинялся.
– Не знаю, хозяин, как дитё убежало.
Он страстно погрозил кулаком:
– Я тебе. Чего там с тобой сделается, тьфу, тьфу, тьфу, а мне, аккурат, голову оторвут.
Вокруг было тихо, жар сходил, как игрушечный бычок по линейке.
– Это какой у него по счёту? – Тихо спросил редактор, к своей безмерной радости вновь воссоединившийся с десятником за спиной Нин.
Десятник зло сопнул бугристым солнечным носом.
– Мы тут зверей хозяйских не считаем.
И он демонстративно отвернулся, грубым голосом ласково позвал Золотого и, когда тот приблизился, бросив Энки, – потрепал по ушам, взял за огромную лапу с четвернёй длинных аккуратно сложенных пальцев. Зверь с интересом умными глазами посмотрел на новенького. Уловив неприятие знакомых к нему, он явно пытался сам разобраться в происходящем.
Редактор смущённо пробормотал
– Просто, как нибириец… глаза…
Десятник невежливо хмыкнул.
– Аннунаки мы, господин.
Но явно смягчился.
Редактору ужасно захотелось расспросить по поводу этого манифестационного заявления, которое он уже не раз слышал в колонии – виноват, на Эриду, от местных…
Ему даже сказали однажды:
– Нибирийцы, милсдарь, тамочки остались. Мы – аннунаки.
Но редактор желание сдержал, уловив, что отношения могут наладиться, благодаря этому странному жутковатому животному, которое старый пёс-десятник, очевидно, считал священным, так как зверь был «хозяйский». Золотой тем временем приветливее посмотрел на редактора и тот слабо пробормотал:
– Привет.
Золотой сделал мордой необычное движение.
«Абу-Решит, упаси», мелькнуло у бедного шишмака, «Да он кивнул… Он кивнул мне!»
Золотой снова кинулся к Энки, подбежал на четырёх и, вздёрнув мощное тело, выпрямился, щедро обхватил лапой за плечи. Энки от богатырского объятия слегка пошатнулся. Редактор поёжился. Энки сир Ану был ниби… аннунак атлетического сложения, о его физической силе, как говорится, слагали легенды. Что будет, ежли эта махина настроится не так душевно…