Энлиль до этого слушал спокойно – до того спокойно, что Нин даже покачала головой в старомодном жесте укора. Так нельзя себя вести с Энки. Зачем Энлиль, такой воспитанный, сдержанный и деликатный, подводит вспыльчивого, как болотный бык, брата к роковой черте, за которой будут сказаны нехорошие, надолго остающиеся в памяти слова?

Но Энки в яростном порыве оскорбить как можно сильнее, нажал нужную клавишу.

Энлиль и сейчас не вышел из себя и не потерял лицо. Сказалась военная дисциплина. В отличку от брата склонный краснеть от гнева, он опустил на мгновение потемневшие до синевы глаза. Потом тихо сказал, не поднимая глаз:

– Ты ведёшь себя, как лавочник, братишка.

Энки взвыл от переполняющих его чувств. Воздел и потряс сильными руками в закатанных выше локтя скомканных рукавах. Нин увидела многочисленные шрамы и ожоги на этих руках.

– Ваше такое-то высочество. – Проворковал он, как птенец плотоядного ящера. – Куда нам с нашими нечистыми кровями.

– Абу-Решит… – Пробормотал Энлиль, кажется уже пожалевший, что сдвинул лавину под названием «Энки».

– Чавось? Я – простой парень, дружище, и мои уши забило прахом Эриду до самого мозга.

– Началось…

– Нишкни, блондинчик.

– Энки. – Еле слышно и с мольбой пробормотала Нин.

Брат мельком глянул на неё. Рыжие вихры дыбились вокруг головы, как будто природный огонь Энки вырвался наружу.

Энлиль внезапно преодолел себя и понял, что дело зашло далеко.

– Дружище. – Почти примирительно сказал он.

– Вызовет он банду свою. И банда порвёт группу граждан. Классика, что тут скажешь.

Энки отвернулся, потом из-за плеча презрительно сказал:

– Я думал, ты боевой офицер… что ты Родину защищаешь… а ты, значит, из личной службы… горшки из-под дедушки выносишь. Может, ты и пытал кого?

– Остановись, Энки, я прошу тебя – Сказала Нин. – Они слушают.

Издалека рабочие, сбившись в толпочку, норовили понять, что происходит на холме. Энки голоса не трудился понижать, потому кое-что, видать, долетело до них.

Это она тоже зря сказала. Энки рявкнул:

– Вот и хорошо. Вот и отлично. Пусть послушают, как царские сыновья собачатся. Пусть узнают, что командор у нас, хоть веночки плести не умеет, зато расстрельным отрядом хорошо командует. Оп-па!

Он скомандовал себе оглушительно «Крэ-гм!» и, вызвав здоровый хохот наблюдателей, совершил этот предусмотренный командой разворот, предложив брату и сестре свой тыл. Замаршировал, вихляясь, – он явно забыл, что там позади и ни в чём не повинная Нин – представление было целиком адресовано Энлилю.

Хохот был просто такой, будто солдатские простыни на бинты драли. Энлиль – как вежливый, досмотрел подарок до конца, то бишь, до того момента, когда Энки надоело валять самого себя и он перешел – не на свою обычную походочку, а на торопливый шаг и кубарем сбежал с холма.

Нин в упор посмотрела на профиль Энлиля, и он вынужден был ответить ей взглядом – холодные синие озёра.

– Так с Энки нельзя.

Энлиль возмутился:

– Почему, сестра? Он гений? Дама в ожидании? Левретка? Отчего бы мне не вести себя со здоровенным потным мужиком, который лепит мне вздор в офицерские уши, так, как мне заблагорассудится, как подобает Командору?

– Дети не ведают преграды. – Тихо сказала Нин.

– А он ребёночек? У него самого двухлетний сын, а жизненный опыт, – Энлиль зло усмехнулся, – гораздо богаче, чем у нас с тобой. К тому же дети не жалят, как осы…

Голос его дал осечку. Нин смутилась. Она не знала, как держать себя, когда речь заходила об этой истории, потому что чувствовала – Энлиль и сам не знает, как ему с этим быть. Энки повёл себя по-настоящему гадко. Она видела, что Энлиль ранен в самое сердце, что он растерян.