Наконец, трапеза закончилась. Я и Катрин попрощались с родителями и вышли на городскую набережную.

– Катрин, скажи, – ко мне вдруг подступила злость, – имя Огюст – и есть имя твоего возлюбленного?

Катрин остановилась и испуганно посмотрела на меня.

– Не спрашивай больше меня так! – она опустила голову и до боли вжала свои острые ногти в мою ладонь. – Ты мой любимый, ты, Огюст, ты, понимаешь?

Через месяц мы с Катрин поженились. С первого дня свадьбы моя непутёвая «многовековая» жизнь осела на восхитительную житейскую поляну среди витиеватых райских кущ. Ночами мне снился Мадрид, ревущий «Сантьяго Бернабеу», огромный железнодорожный муравейник Аточа… Но просыпаясь поутру, я возвращался в райскую долину, исхоженную моими прапрадедами и прабабками и… всё более радовался этому! Я радовался, рассматривая тихий неспешный мир, неведомый насельникам будущих силиконовых и матричных долин, мало приспособленных для счастливой жизни.

А через год, как и положено в благородных семьях (кто знал, что я стану благородным доном!), у нас родилась дочь Мария Луиса Родригес Гомес Гонсалес де Сан-Педро. Да, мы продолжали жить в Сан-Педро у гостеприимного дона Гомеса, всеми возможными уловками отдаляя его внимание от Картахены. Катрин была моей союзницей. Но любые самые интимные шёпоты по ночам каждый раз прерывались её гробовым молчанием, лишь речь зайдёт о моём прошлом. Мне это казалось странным.

Однако, со временем, набив достаточное количество шишек о стену, сложенную из «гранитных» отказов Катрин, я всё реже возвращался к щекотливой теме моего появления в её жизни.

Постепенно приходило понимание, что между нами есть кто-то третий. Этот третий сильнее нас, и я и Катрин каким-то странным образом ему служим. Поначалу мне казалось, что этот таинственный некто обременён привычками благородного дона – всё возводить ко благу. Но вскоре я почувствовал, как невидимая петля затягивается вокруг моей шеи, приятно щекоча кожу…

Первое подтверждение моих абсурдных опасений пришло незвано.

Катрин поведала о планах отца навестить родовую усыпальницу в Рабате. Так я узнал, что род дона Гомеса восходит из марокканской земли, и с радостью согласился сопроводить Катрин в этой семейной поездке.

День отъезда был назначен на 20-ое апреля 1912-ого года.

Второй год я жил среди рыбаков. Чем занимался? О, вы не поверите, во мне открылся необычайный писательский талант! Я строчил одну книгу за другой, описывая возможные метаморфозы будущего. Признание читательской публики и даже в некотором смысле славу мне принесли «смелые научные гипотезы и предвидения». В прошлой жизни (в далёком и светлом будущем) я так и не научился ничего делать толком, но, как всякий обыватель, проявлял любознательность в самых различных областях. Этого оказалось достаточно для производства успешной фантастической беллетристики, век отступив назад. Но сам факт писательского призвания оказался для меня запредельной личной неожиданностью.

Всё началось с того, что в один из первых дней знакомства с Катрин, желая как-то скрасить полное незнание окружающей жизни, я неожиданно для самого себя погрузился в фантазии.

Моё убедительное описание грядущего человеческого бытия с первых же слов привело Катрин в совершенный восторг. Её восторг передался и мне, и… меня понесло!

– На смену конкам, – вещал я доверчивой девушке, – придут электрические трамваи, в Мадриде, говорят, такое уже встречается. Вдоль набережной поднимутся высокие многоэтажные дома! Первые опыты воздухоплавания положат начало освоению неба, а лет через пятьдесят и самого космоса!..