Огрызком химического карандаша записал в своей уже изрядно потрепанной тетрадке Алексей.

В санитарной части поезда, в пассажирских вагонах, приспособленных для перевозки раненых, медперсонал был обременен своими заботами. Здесь покоя и умиротворения не было.

Майор Гаврилов с Людмилой Санной сидели в купе и обсуждали детали и подробности минувшего дня.

– А я за вас так переживал, – слегка хмельным голоском признавался старшей операционной сестре майор. – Жалко Анечку… Ух, как жалко! И солдатика того, которого похоронили… Такого молодого… Давайте помянем их. Еще раз, Людмила Санна. Я вас прошу.

Майор наполнил мензурку Людмилы Александровны разведенным спиртом.

– Царство им небесное. И наша любовь. И наша им вечная память…. Пьем, Людмила Санна, не чокаясь…

Людмила Александровна и слушала майора Гаврилова, и не слышала. Она хоть и сидела рядом с ним, но мысли ее были далеко.

– Господи, да как же я матери-то ее… – и Людмила Александ ровна заливалась слезами. Вытирала глаза и нос платком, шумно сморкалась.

– А давай помянем нашего светлого человечка… Ведь так-к-кая молодая! Так-к-кая она у нас была… И паренек… молодюстенький. Ведь такая бы пара оказалась! Ведь могла бы быть пара, Людмила Санна?

И майор Гаврилов, находя уважительный повод и подходящий предлог, не мог себе отказать в удовольствии принять лишнюю рюмку.

В третьем с головы поезда вагоне, что поврежден был при немецком налете, бойцы, которых направил сюда Алексей, выполняли поручения и просьбы начальства и сотрудников санитарного поезда.

– Надо решить главную задачу, – преградить доступ встречного ветра и дыма от паровоза в окна. А как? – рассуждал Махота. – Да хоть одеялами, хоть матрасами надо затыкать. Лишь бы не дуло. Ничего другого я больше здесь не вижу.

– Дак и их как-то крепить надо. Просто так-то не воткнешь. Сдует, сорвет все к едрене фене, – подключился другой боец.

Ветер беспрепятственно гулял по вагону, залетал в разбитые окна. Трепетали занавески, задирались края заправленных постелей, в дальний угол ветром унесло полотенце, которое скрутилось, как котенок, в комок и лежало себе тихо.

– Эх, ну хоть реечек пару, гвоздиков бы горсточку, – размечтался третий боец.

– Ну че разнылись. Поезд большой. Надо сходить и пошукать. Реечек, значит, реечек. Будут реечки. Гвоздиков – будут гвоздики. Чего ныть – то, – высказался четвертый.

– Ну так и иди, пошукай, – предложил кто-то.

– Ну так и пойду, – согласился четвертый.

– Так чего же ты стоишь? Иди, шукай.

– И пошел.

И четвертый боец, поправив гимнастерку, направился к выходу.

Он вернулся минут через двадцать. В одной руке он держал деревянный ящик, какие бывают у мастеровых людей – столяров, плотников, можжет, слесарей-сантехников… Здесь сложены самые разные инструменты: молотки, плоскогубцы, стамески, отвертки, складные метры, мотки изоляционных лент… Да черт-те что, но важное и необходимое для любого ремонта, на любой случай жизни. А в другой руке – редкий пучок каких-то палок.

– Вот, – с трудом поднял он ящик на высоту груди, – инструменты есть. Нашел! И рейки… Вот они.

– Ну, ты молоток! – с одобрением воскликнул Махота. – Вот это дело.

Работа по закрытию окон благополучно продолжилась. Окна были надежно завешены старыми простынями и одеялами. Обгорелые лавки – отскоблены и вычищены мужскими руками.