– Ядерное оружие применяли? – спросил Селет. – Если тут так готовились…

– Были взорваны четыре нейтронные бомбы, – сказал Денис.

– Значит, – сделал вывод Селет, – мы нашли дневник человека, который жил здесь до вашей третьей мировой войны. Что там дальше, Трей, читай!

– «Два, три, точка, ноль, восемь, точка шесть и два. Будем жить…»

– Что это за цифры? – спросил Селет.

– Вот, смотри сам, – Трей повернула нот к нему.

– Это дата.

– А где год? В году четыре цифры, – возразила Трей.

– Так пишут иногда, – сказал Денис. – Сейчас какой год?

– Две тысячи триста шестьдесят седьмой. Сам знаешь.

– Как говорят?

– Шестьдесят седьмой.

– Тогда, это двадцать третье августа… шестьдесят второго… Две тысячи… сколько?

Денис почесал затылок.

– Не знаю. Читай дальше.

– Будем жить в Сосновке, – продолжила Трей. – Рядом горы, но ходить туда нельзя, там копают шахты, а местные жители пасут овец. Их охраняют злые собаки. Маринкину сестру Верку загрыз пес. Она плакала, когда рассказывала. Мать Верки собралась увольняться с сельпо и уезжать. Моя мама сказала, что Тамаре Викторовне повезло. Отец стал ругаться – как повезло, если дочь погибла, а мама сказала, что вторая девочка осталась жива и она сама тоже. Что нужно уезжать. Уезжают трусы. Хорошо, что мы не уехали. Я не трус. Т.В. отрабатывать еще два месяца. Может, еще передумает, и Маринку не увезут».

– Отрабатывать? – переспросил Селет. – У вас тут что, был принудительный труд?

– А у вас нет?

Селет покачал головой.

– Ты не знаешь, – сказал Денис. – У всех был. Рабство, например, – не известно ни одной разумной расы, у которой не было бы в истории рабовладельческого строя.

– Я думаю, что это писал мальчик, – сказала Трей, перелистнув страничку в ноте на начало: – Вот! Слушайте! «Двадцать четвертое августа тысяча девятьсот шестьдесят второго года. Буду писать дневник. Решил. Все великие люди стали великими, потому что писали дневники. И с русским языком будет лучше. Когда вырасту и стану космонавтом, мой дневник будут читать. Надо писать без ошибок. Летом на море я правила не повторял. Лень было. Вот. Пиши правду, в своем дневнике, Сашка Тумановский! Правила не повторял. Ничего, через неделю в школу, в шестой класс! Я там буду учить снова все правила. Буду стараться».

– Много там еще? – спросил Денис, зевая украдкой. – Это что же, двадцатый век, да?

– Да, раз тысяча девятьсот. Много… мы только три записи прочитали.

– Ясно, в общем. Этот мальчишка жил здесь, когда тут взрывали всякие бомбы. Попал под взрыв и погиб. А дневник остался, – сказал Денис.

– Он и консервы принес в пещеру, – добавил Селет.

Разговор прервал очередной раскат грома. Дождь лил стеной, и в пещеру начали просачиваться струйки воды. Дети отошли от входа.

– А давайте сходим в тот проход, – предложил Денис, – где ты нашла тетрадь. Вдруг там еще что-нибудь ценное лежит? Ты, как Селет, не против?

Илльфи задумчиво смотрел на воду.

– Не нравится мне это, – сказал он. – Что, если затопит вход? Как мы выйдем?

– Не затопит! Да и дождь скоро кончится. – Денис подошел к выходу, но вернулся, стряхивая с одежды капли воды. – Когда сильный дождь, то все быстро кончается.

– Если бы вы не откатили камень, вода в пещеру бы не лилась, – сказал Селет.

– Пошли, а то позовут обратно на базу, мы и не успеем ничего узнать, – продолжал настаивать Денис, – А дневник вечером почитаем.

– Пошли, – поддержала Дениса Трей. – Мы недалеко сходим. Просто посмотрим.

Селет встал на ноги.

– Идем, – согласился он.

Трей положила дневник на каменный выступ в стене пещеры. Весь переведенный текст дневника был уже в ее ноте, но трогать тетрадку, переворачивать листы было очень приятно. Выступ был в темном углу и высоко от пола, вода до него не доберется. Главное, самой не забыть взять дневник, чтобы увезти его на базу «Пустынник».