Неумолчный гвалт продолжался до самого Джанкоя. По вышеназванной причине книжечку почитать не было никакой возможности, а вот кроссворд в подобных случаях – просто палочка-выручалочка с заглавной буквы, написанной вязью.

Алексей Семёнович после сытной трапезы заметно подобрел и уже без непарламентских выражений мог говорить о представителях малого бизнеса, которых его до селезёнки родная советская власть именовала упрощённым термином «спекулянт». А для особо злостных даже придумала «страшную» уголовную статью. Но от этого их количество на одной шестой части суши с каждой новой пятилеткой только возрастало.

Перестройка присвоила этому планктону нерусское наименование – кооператор, а в лихие девяностые их опустили до прозвища «челноки». Так, ведь, и правда, мотаются туда-сюда, но пользу какую-никакую всё же приносят. Не все же «дарагие расеяне» могут позволить себе одеваться в бутиках, кто-то и ширпотребом, и сэконд-хэндом вполне удовлетворяется.

А вот и Джанкой! Без особых прелюдий.

Городок затерялся в крымских степях, но станция, пожалуй, самая крупная на полуострове, то бишь узловая. Конечно, могу и ошибиться, но уж точно, что ни один поезд, следующий из Северной Таврии в Южную или обратно, её не минует.

Поэтому всё, что ещё производится или выращивается на полуострове, здесь сконцентрировано в полном ассортименте.

Вдоль всего перрона выстроились сухопарые бабульки, загорелые тётки и даже юное поколение проявило разумную инициативу срубить деньжат перед началом учебного года.

Время стоянки здесь такое же, как и в Мелитополе, а пассажирообмен на порядок меньше, поэтому разношёрстные представители малого, а порой и зѣло преступного бизнеса принялись атаковать как пассажиров, так и проводников.

Что удивительно, україньску мову здесь невозможно было уловить даже с помощью слухового аппарата. Как ни пытались большие дяди с Банковой навязать крымчанам українизацию, они как были, так и остались россиянами под оккупантами.

Первое, что меня поразило по сошествии на пыльный перрон, это пекло в сравнении с прошлой стоянкой в Мелитополе.

Казалось бы, каких-то полторы сотни вёрст и несколько часов езды, а такая резкая перемена! Солнце палило немилосердно, ветра не чувствовалось вовсе, а зелени практически уже не было – ветки растений торчали почти голые, лишь кое-где проглядывался сиротливо сморщенный буро-коричневый листочек. Может, потому что самый разгар дня? Непонятно.

– У нас с мая месяца ни капли дождя не выпало, – объяснила мне бойкого вида моложавая женщина, торгующая абрикосами. – Ты откуда будешь-то, красивый такой?

Поначалу я не понял, вроде к дорожной полиции тётя отношения не имеет, а с ходу такие вопросы. Внезапно попавшие под солнечный пресс мозги тоже не сразу смякинили, что таким нехитрым образом товарки сразу отсекали граждан России от громадян Незалэжной. Ибо те мало того, что, как правило, неимущие, таки ещё и жадные непомерно. Только нервы с такими портить, а навару с них, что с рыбы шерсти.

То ли дело россияне! И улыбнутся, и комплимент услышишь через раз, да и торговаться считают ниже своего достоинства…

– Ты уж, мать, захвалишь нас непомерно, гляди зазнаемся, а кто грехи замаливать будет?

– Бери абрикосы, золотой, смотри какие. А грехи твои я за тебя отмолю, – тётка три раза перекрестилась и продолжала делать рекламу своему товару. – У меня никаких нитратов, всё натуральное, корову держу, надысь молочком пассажиров баловала, но нынче пост, поэтому в грех вводить не хочу. У меня и огурчики есть свежие, и яблочки. Бери, хороший!

– Огурчики запивать нужно, а яблоки вкушать не благословляют до Спаса, – пытался азъ грешный отвязаться от навязчивой торговки, но не тут-то было! У тётки глаз был намётан на москвичей не хуже, чем у «Железного Феликса» Дзержинского на врагов революции. Отпустить такую жертву без товара, было для неё сродни сделать аборт. Взяв меня за руку и отведя немного в сторонку, она тихонько прошептала: