– Слушай, идиомы есть в каждом языке, также как и свой слэнг. Какой-нибудь американский индеец такое тебе сказанёт на американском диалекте, что век будешь расшифровывать.

– Вот потому русским дворянским отпрыскам нанимали в гувернёры именно носителей и французского, и немецкого, и английского. Только общаясь с ними ты будешь говорит на их языке, а не по-русски английскими, немецкими или французскими словами.

Я знаю язык в объёме делового общения, а разговаривать на отвлечённые темы – прости-прощай. К тому же монахи не вот тебе разговорчивы, а то и вообще исихасты. Поэтому с ними лучше не напрягаться насчёт пустопорожних разговоров, но улыбке даже кошка рада.

Мою тираду прервал подошедший к нам другой монах, по-афонски улыбчивый и снова заговорил на непонятном языке. Из его слов мы уловили только знакомое «диамонитирион», из чего сделали вывод, что нас либо спрашивают, то ли приглашают поселиться. Осталось только пожать плечами, но монах жестом пояснил: мол, вкушайте, не буду вам мешать, и отошёл.

– Habla en español? – I’m также жестом подозвал его.

Монах повертел головой, и пришлось перейти на собачий.

– Do you speak English?

На сей раз, он качнул головой вертикально, что обнадёжило.

– We’re not going to sleep. But we would like to venerate the shrines. Do you understand me?

– Yeah, sure. I’ll see you in half an hour, – ответил монах.

– Господа, я договорился, через полчаса нас проводят в ризницу, и мы сможем приложиться к святыням. А пока расслабьтесь, дышите глубже, & исключительно носом.

Братва дружно налегла на кофе, благо он был отменный, -не зря тут у них профессиональная стойка. Нам спешить было некуда, поэтому мы тянули его медленно. Если честно, то уходить вовсе не хотелось, но всё же мы прибыли за три моря не затем, чтобы кофе распивать.

К нам снова подошёл улыбчивый монах и снова обратился ко мне на собачьем языке. Половину I’m не сумел разобрать -его произношение отличалось от лондонского, как Кутлумуш от Вестминстера, – но кое-что выяснить удалось. Сейчас будет читаться акафист Богородице, потом небольшой отдых, затем – повечерие, трапеза, служба, следом отдых часов пять и Литургия. В конце чтения акафиста будут выносить святыни монастыря.

Ещё он сообщил, что недалеко отсюда находится калива, где подвизался Паисий Святогорец. Я перевёл эту новость моим братьям, и они, конечно же, изъявили желание её посетить.

Послышались звуки деревянного била. Выйдя на монастырский двор, Господь «напомнил» нам неразумным, что уже лето. Солнце, пока мы оттягивались в архондарике, перебралось в зенит и залило двор своим пеклом почти как раскалённый металл готовую форму. Мы прошли мимо розовой часовни, которая оказалась трапезной, и вошли в Соборный храм.

Красный снаружи, внутри кафоликон отливал пепельным цветом, что подчёркивало его древность, мудрость и вечность. Началось чтение акафиста, хотя на греческом языке трудно было что-либо разобрать. Народу в храме было не так, чтобы людно, все уместились в стасидиях. Мы не стали изображать из себя белых ворон и быстренько заняли свободные.

Но вот голоса остановились, и на середину храма вынесли длинный стол, похожий на обеденный, покрытый красной материей. Из алтаря стали выносить ковчежцы и ставить на стол. Солнце, робко пробиваясь внутрь храма и, освящая кумачовый цвет покрывала, «выкрасило» стены кафоликона пурпуром и заблистало в позолоте иконостаса и золоте ковчежцев.

К столу выстроилась небольшая очередь, за монахами двигалось несколько мiрян. Неспешное движение к святыням: земной поклон, целование, шаг дальше. Никто не торопил, возле каждой мы опускались на колени, но так, чтобы не задерживать остальных.