– Знаешь, Адри, – обратилась ко мне Е.Б., – ты можешь говорить все, что угодно, но я вижу твою улыбку, когда ты с нами, когда мы с тобой просто разговариваем, сидим и пьем чай, даже когда я тебя ругаю, я вижу в тебе это спокойствие, желание быть с нами, ты просидела с В.Б. три дня, вытаскивая его из депрессии, ты каждую свободную минуту тратишь на нас и делаешь это с удовольствием, и я видела твои слезы, когда ты приходила в школу из дома, и нежелание идти обратно. У тебя хорошие родители, они прекрасно тебя воспитали, но себя не обманешь, да и меня тоже. Я вижу тебя насквозь, я чувствую все то, что чувствуешь ты. Я сделаю так, как вы сказали, я не против, но вы все лжете самим себе и друг другу, никто из нас не хочет возвращаться в семью. Ну, кроме Жени. Я про нас троих. Так что…

– Да, – согласилась я с ней и думала так же. Слова Е. Б. были как всегда верны, но это не было в ее стиле; она всегда была мягкой, ласковой, могла прикрикнуть, но такого тона и поведения я не наблюдала за ней. – Но есть определенные рамки и границы, за которые пока мы не можем заступить.

– И ты говоришь мне о морали? Адрин, я тебя не узнаю, ты же всегда первая за то, чтобы разрушить любые препятствия, чтобы быть собой.

– Нас не поймут. Вы, Е.Б., настолько хорошо знаете меня и мои чувства, понимаете меня с полуслова, я хотела бы чувствовать то же самое и к собственной маме, и хотя я ею очень сильно дорожу, но между нами никогда не будет той связи, что есть у нас, но я тысячу раз говорила вам и не буду повторяться. Е.Б., просто это не тот случай, где мы можем руководствоваться нашими желаниями. Моя б воля, я бы не переступила порог дома, потому что там мне не место, я стараюсь казаться послушной девочкой, примерной ученицей, не разочаровывать маму… Я играю роль, которая не предназначена для меня. А за стенами квартиры я курю, пью и еще спасаю людей иногда, дерусь и получаю по заслугам. Пф… Это две параллельные жизни, но они мои, не ваши. Знаете, эти три месяца меня так вымотали, что я… ну не хочу я сопротивляться тому, чего не могу изменить. Устала бороться с вами и с самой собой, не хочу, – я пожала плечами и, не сказав больше ни слова, вышла на улицу, где Влад уже успел замерзнуть, ожидая меня.

– М-да, быстро ты сходила.

– Прости, – я встала к нему ближе, и он приобнял меня, поцеловав в щеку.

– Моя ты зайка.

– Думаешь, завтра все пройдет успешно?

– Не сомневаюсь. Пойдем-ка спать, завтра тяжелый день.

– Вместе? Спать вместе?

– Могу лечь в другой комнате.

– Нет, останься со мной.

Я все утро по дороге в школу думала о том, как начать разговор, что именно сказать, чтобы убедить их пойти за мной. Но слова не строились в предложения, а мысли не могли собраться в кучу.

– И какой план? – поинтересовалась Е.Б.

– Пока все идем на уроки, а там посмотрим. Соберем зал позже, когда все уже проснутся и будут готовы внимательно слушать.

***

– Волнуешься? – спросил Влад и поднялся ко мне на сцену, чтобы не кричать через весь зал.

Дети и учителя потихоньку заполняли помещение, и нам пришлось сесть вместе с ними, чтобы не привлекать лишнего внимания. Я так и не придумала, что говорить, но надеялась на то, что слова сами придут в голову, я хотела говорить искренне, без листочков или подсказок, фальшь была ни к чему. Когда все места были заняты, директор взяла микрофон и решила сказать первое слово сама.

– Дорогие ребята, я собрала вас здесь не просто так. Вы заметили, что здесь нет младших классов и начала среднего звена, только взрослые люди, и сейчас мы к вам обращаемся как ко взрослым и сознательным личностям, которые смогут правильно воспринять информацию и взвесить все «за» и «против». Вопрос на повестке дня очень серьезный, и я прошу вас проявить терпение и понимание, – она закончила говорить и посмотрела на меня, кивнув головой в сторону сцены, хотя сама и стояла внизу. Директриса протянула мне микрофон и села на мое место.