После этого собравшиеся, прихватив с собой Виноградова, Вихореву и местного активиста Косарева, пошли в Бурцево бить комбедовцев и большевиков, «сносить» комиссаров с мельниц. Сначала в имении Бурцево разогнали «комиссарское гнездо» и кричали, что назавтра разгонят волостной совет, выгнали комиссара (из числа беженцев). Собравшиеся отправили за местными коммунистами гонца, требуя, чтобы они «пришли в имение для того, чтобы выстегать им крапивой задницу, чтобы они не работали на комиссаров». Понятное дело, те не пошли и разбежались (некоторых рабочих коммуны, в том числе женщин, крапивой таки выстегали).

А вечером толпа явилась на мельницу в деревне Зубово и заставила комиссара Петра Нечаева сложить с себя полномочия. Народ кричал, что не желает платить за помол дополнительный сбор (брали 25 копеек с пуда и дополнительно десять в качестве сбора). Спекулятивная цена на пуд ржи тогда составляла 120 рублей. Чековые книжки были сожжены (занимался этим, со слов комиссара, Андрей Иванов), а мельнику заявили, что он теперь хозяин, как и прежде, и приказали брать за помол 25 копеек, после чего разошлись. По некоторым сведениям, Виноградова и иных местных активистов арестовали и держали в погребе[126].

3 сентября жители Бубновской волости решили провести общеволостное собрание. С утра 4 сентября поднялись на колокольню и ударили в набат (об этом договорились накануне в Казаркине). Занятно, что священник, очевидно опасаясь репрессий, немедленно явился в совет и сказал, что разрешения на набат не давал, и даже попросил написать объявление о запрете звона. Не менее любопытно, что туда же вскоре пришли некие люди (свидетели заявляют, что их не знают, скорее всего, это ложь), которые заявили, что народ – хозяин и имеет полное право звонить в колокол без разрешений совета.

На площади у церкви собралось около четырехсот человек. Позже толпа ходила по окрестным деревням, были избиты некоторые коммунисты, комбедовцы (многие сразу после набата и начала схода бежали в Зубцов). Им припоминали всю их работу по учету хлеба, грозили убить, как некого Кабанова (по отдельным показаниям, был ранее убит после самосуда). Как обычно, не все были за такие меры, некоторые даже защищали комбедовцев. Избиения были жестокими – били кольями, ногами до потери сознания, обвиняя в изъятиях хлеба, доносительстве об излишках. Местные запросили помощь из Зубцова, прибыл отряд во главе с военным комиссаром Масловым и начальником уездной милиции Козьминым. Арестовали шестнадцать человек, которых объявили зачинщиками. После недолгого следствия главными виновными признали Егора Михеева и Дмитрия Куприянова, которых тут же расстреляли[127].

Следствие по делу вела уездная ЧК, а после ее ликвидации, судя по всему, никто. В деревнях, как практически всегда после восстаний и выступлений, принимали постановления сходов о хорошем поведении арестованных, неучастии в событиях и готовности обществ взять их на поруки. Уже 18 октября были освобождены одиннадцать человек, а 4 января под залог от 1 до 5 тысяч рублей еще семь из девяти, остававшихся под арестом (дополнительные аресты были проведены 7 сентября). Несколько человек оставались в тюрьме, один из них, Алексей Гусев, 23 ноября 1918 года совершил побег. Судя по всему, суд так и не состоялся, но дело было прекращено Тверским губревтрибуналом только 3 ноября 1920 года по амнистии к очередной годовщине революции[128].

События, случившиеся в октябре 1918 года в Литвиновской волости Кашинского уезда, восстанием назвать сложно. Да, безусловно, в них был элемент антивластного бунта, но не более того. Тем не менее расстрелы последовали и здесь.