— Не девчонка ты, Зимава, — проговорил он, касаясь губами уха. — Всё понимаешь. Убью за тебя любого, глотки вырывать стану голыми руками, если скажешь.

— И ничего взамен не попросишь? — просипела она, чувствуя мягкие поглаживания ниже спины.

А волосы-то он ещё не выпустил, так и держал, заставляя запрокинуть голову. И обдавал горячим дыханием кожу шеи.

— Просить не стану. Я брать привык. Когда нужно.

Он выпустил Зимаву из объятий, вовсе не ласковых, но волнующих, наполняющих душу смятением. А мысли — воспоминаниями о том, что случилось всего раз, как стала она невестой Бориле. Как поймал её в хоромах Велеборских уехавший с ней из отчего дома вместе с некоторыми соратниками молодой варяг. И обнимал, помнится, так же крепко, целовал неистово и уговаривал бросить всё — уехать с ним. Да она тогда уже княгиней себя считала. И о том, что тяга такая у Эрвара к ней — не знала вовсе. Растерялась, разозлилась дюже и приказала больше не касаться себя — иначе мужу будущему всё расскажет, а там и выгонит тот его взашей.

А теперь иначе всё выглядело. Единственным верным ей человеком остался варяг. И за него только и приходилось цепляться. А Чаян поплатится ещё за то, что так легкомысленно с ней поступил. За то, что быстро променял одну юбку на другую.

Эрвар просто стоял теперь рядом с ней, словно ничего только что не случилось, и казалось, что мысли все её знает наперёд. И все — поддерживает. Только как начало затягиваться молчание и прохлада ночи пробралась под одежду, варяг вздохнул:

— Иди спать, Зимава. Завтра с утра в путь.

Она тут же повернулась и пошла к себе. А там лишь голову донесла до подушки, как уснула. Да утро пришло скоро.

Загомонили кмети во дворе, заверещали, громко переговариваясь, отроки и конюшата. Загромыхало что-то — и Зимава открыла воспалённые глаза, которые тут же заслезились. Оляна уж поднялась, оказывается — а она и не услышала.

Скоро и выходить время пришло: ждали её одну. А она всё стояла в горнице своей да с повоем справиться не могла: казалось, что не так повязывает, неудобно, криво, а то и вовсе не той стороной. Подруга стояла за её плечом, не вмешиваясь, но всё равно раздражая. Но сборы всё ж были окончены — и Зимава спустилась во двор.

За ночь ветер нагнал туч, и текли они по небу теперь непроглядным кудлатым туманом, что спускал свои щупальца, казалось, к самой стене детинца да путался в кудреватых кронах сосен вдалеке. Как бы не было дождя...

Вышла провожать сестру Вышемила, отчего-то печалясь сильно. Да она, как Леден уехал, и вовсе потускнела, словно застыла в ожидании его возвращения. И больно было видеть её такой, зная, что младший Светоярыч никогда не сможет подарить ей того тепла, которое она заслуживала. А сестрица глупая, восторженная, только страдать будет, что не любит он её так как она — его. Вообще не любит.

Зимава обхватила личико Вышемилы ладонями, погладила по щекам, заглядывая в безмятежные глаза её, словно пасмурной дымкой теперь заволоченные.

— Хоть ты возвращайся скорее, — пролепетала сестрица. — А то без тебя, без него мне здесь совсем худо будет.

Тут же в груди словно шипом укололо. И сейчас не могла обойтись без того, чтобы Ледена помянуть!

— Да что ж ты… — заговорила она с укором, но постаралась злобу в голосе унять. — Что он сделал такого, что ты маешься о нём постоянно?

Приподняла лицо её, чтобы на неё посмотрела сызнова — и вдруг — поняла всё. Всё до единой мысли сестриной, нехитрой. И то, как зарделись щёки Вышемилы, лишь выдало её пуще.

— Люб он мне, — выдохнула девчонка. — Вся ему принадлежу. Вся без остатка. Потому и жду. Вернётся ко мне обязательно — обещал. Но как вытерпеть?