Тебя вижу я в окнах
открытых – смотри:
ничего нет за ними
ничего нет внутри.
Ты снимаешь сандалии
гривой бурю устрой,
опала краса твоя
износилась листвой
Письмо запечатано,
дописана повесть.
Ты вручила мне лилию —
а теперь это поле.
Слышу машины
Перевод М. Немцова
Слышу машины
Их шум презрен
Люблю свой кофе
Люблю Шармен
И в этот день
Взлететь, опасть
Начать и кончить
Не украсть
Люблю Шармен
Пусть я дурак
Она не против
Она добра
Взгляд ее сед
Но коль я гад
Позеленеет
Ее взгляд
26 февраля 2000 года
В честь Моренте[3]
Перевод В. Нугатова
Когда слушаю Моренте
Знаю что должен делать
Когда слушаю Моренте
Не знаю что делать
Когда слушаю Моренте
Жизнь моя так мелеет
Что уже не поплаваешь
Копаю но не спускаюсь
Тянусь но не поднимаюсь
Когда слушаю Моренте
Знаю что изменил
Торжественной клятве
Той самой что оправдала
Мои все измены
Когда слушаю Моренте
Отвергается алиби моей гортани
Ниспровергается алиби моего дара
Шестью безупречными ниточками насмешки
Отворачивается моя гитара
И хочется все отдать
Но кому это нужно
Когда слушаю Моренте
Сдаюсь своей слабой фантазии
Тоже давным-давно сдавшейся
Великому Голосу Харчевен
Семей и Холмов
Когда слушаю Моренте
Я смирён но не унижен
Теперь выхожу с ним
Из темноты которой не смог стать
В темноту песни которую не смог спеть
Песни что жаждет землетрясения
Песни что жаждет религии
Слышу затем как он начинает великий подъем
Слышу Аллилуйю Моренте
Его громовую убийственно-благостную Аллилуйю
Слышу как она восходит к невозможной случайности
И пронзает привычные двусмысленности
Заостренными рогами
Его непостижимых двусмысленностей
Его крик совершенное слово восставшее против
Потрясенных сердечных противоречий
Борется с ними и обнимает их
Душит в ревнивой супружеской безысходности
И он вешает его под собственным голосом
Над всеми разрушенными потолками
Разочарованным небом
Его голос вырвался из тины надежды
Крови гортани
И строгого обучения канте
И он его вешает
Царство Моренте
Куда он входит не как Моренте
А как великий безличный помазанный Голос
Харчевен Семей и Холмов
И нас уводит туда
За окровавленный палец за горло засаленный лацкан
Уводит остатки нас
В свое Царство
Царство Бедности что он основал сам
Лишь туда мы хотим
И хотели всегда
Там мы можем дышать воздухом детства
Нерожденным воздухом
Там мы наконец-то никто
Там нельзя обойтись без него
Слава Энрике Моренте
Слава Семье Моренте
Танцорам певцам
Апостолам Харчевен Семей и Холмов
В честь Розенгартена[4]
Перевод В. Нугатова
Если у тебя есть стена, голая стена в доме
В моем доме все стены голые
И я обожаю голые стены
Разве что я бы повесил
На одну из своих обожаемых голых стен
Не обожаемых
Ей не нужно быть обожаемой
Ей не нужны прилагательные
Стена хороша и так
Но я бы повесил Розенгартена
Из деревянного
Гребня с чернилами
Вечно уходящего в никуда в вихре неизгладимых параллельных кривых
Буква или женщина?
Еще одна безупречная поразительная черная буква в слове
Средь сотен слов
В непрерывной эпопее Розенгартена прославляющей
Священную и неослабную тягу рода людского к себе подобным
Твое сердце как белая бумага
На которой аккуратно разбрызгана женщина
Она нужна им обоим чтобы стать важными
Будь у тебя огромная белая стена
И ты бы повесил сотни его властных женщин в ряд
Тебе не пришлось бы долго изучать
Каллиграфию
Чтобы понять и простить себя
За то что так часто влюбляешься
И побеждаешь в нашей загадочной и лучезарной гонке
И так прекратились бы любые дурацкие споры
О красоте
В которые тебя втягивали
То же самое с мебелью
У меня есть пара деревянных столов
Купленных за песню давным-давно
Я полировал их годами
И не хочу ничего на них ставить
Кроме локтей тарелки стакана
Но на одном у меня Розенгартен