– Ты не знаешь, который час? – послышался на лесной дороге чей-то скрипучий взволнованный голос.

Человек был одет старомодно, на ногах – полуистлевшие пыльные башмаки.

– Половина четвертого. Мог бы и сам посмотреть, у тебя на руке часы.

– Никогда нельзя быть уверенным, что они не опаздывают, – проблеял он, при этом левое веко у него нервно подергивалось.

– Полчетвертого, говорю. А куда ты торопишься?

– Сегодня я наконец-то узнаю, как мне добраться до Храма младенца Иисуса.

– Но ведь это мифический храм, эфенди.

– Какой же мифический, если я его сам построил семьсот двадцать лет назад во искупление своих грехов. А который час? – Достав еще и карманные часы, он глянул на циферблат и посетовал: – Все часы показывают разное время!

– Как тебя звать?

– Барнабаш. Как меня еще могут звать!

– И во сколько ты должен там быть, эфенди? И где?

– Ровно в полночь на границе Медвежьей Земли я должен встретиться со спасателем-спелеологом. Однажды мне почти удалось с ним встретиться, но как раз в это время происходила смена империй, провинцию отделили и сменили в ней часовой пояс.

– Что за пояс такой?

– Ну передвинули время на час вперед. Так что мой спелеолог подождал полчаса и исчез под землей. Но теперь я там буду на два часа раньше. Как ты сказала, который час?

Вдохновленные формами женского тела, старинные мастера придумали удивительный инструмент. Если маленький, то его называют скрипкой или виолой, если побольше – виолончелью, а уж если совсем большой, то контрабасом. Нет свадьбы, где не играли бы эти замечательные инструменты, и вместе и врозь, а иногда и в сопровождении звонких цимбал. Больше всего мне нравится голос виолончели, сладостно грустный, бархатный, янтарно-краснодеревный. Один из наших охранников, Лаца Зашибленный, сильно вырос в моих глазах, когда я увидела, что он тоже играет в свадебном банде, к тому же на виолончели.

Я разыскала в лесу Заадора. Он по-прежнему размечает деревья своими знаками.

– Как нам добраться до Африки? – спросила я у философа. – В какую сторону надо двигаться?

– Это проще простого.

И он объяснил мне все про земной шар и страны света.

– Если есть Северный полюс и Южный, то почему нет Западного?

Он объяснил и это.

– А где Восток начинается?

– В Брашшо, сразу за Черной церковью[6]. Там кончается готика.

– А где начинается Юг?

– В тебе. Взгляни в сторону Южного полюса и сразу почувствуешь.

– А это не субъективный идеализм? – спросила я. – Даже не знаю, как этот вопрос мог прийти мне в голову. Философ от изумления выронил из рук ведро, которое с грохотом покатилось в овраг, подпрыгивая на обросших мхом шаровидных доисторических валунах. – Воспользовавшись его удивлением, я снова спросила:

– А ты мог бы нарисовать для нас знак, указывающий путь на Юг?

– Разумеется. А что он должен изображать?

– Бегущую ногу.

– Я прочту вам статью из газеты недельной давности, – с такими словами я обратилась сегодня к стае. – Эту четвертушку газеты я нашла на скамейке у караульни. Вот послушайте, что здесь пишут:

Из этих краев двинулись в путь не только перелетные, но и все прочие птицы, и вся четвероногая живность бежит отсюда, куда глаза глядят. Сперва отправились ласточки, затем аисты, дикие гуси, дикие свиньи, дикие кошки, дикие козы и дикие жабы… БУКВАЛЬНО ВСЕ! Зубры и ежи, лошади и собаки, коровы и куры… Все живое спасается бегством.

Ученые недоумевают, не зная, как объяснить это необычное явление.

– Это все, – закончила я.

– А где это происходило? – без особого любопытства спросил Недомерок.