Не проворонить бы, не проморгать… с таким-то правилом привыкну к холостяцкой жизни, а заодно и к «новой» на каждый сезон.

Уж чему быть, того не миновать. Тут не об этом.

Привезли они, Надежда Викторовна и Наташа, кроме всего прочего, шесть бутылок шампанского и корзину свежих эклеров. Всё это на столе оставили, на кухне, под навесом. Сами в ларёк пошли – ещё за чем-то.

Хватились после – бутылки с шампанским на месте, а эклеров и след простыл, будто и не было их вовсе – одна корзина опрокинутая.

Грешили и на Серёгу, однажды пожаловавшегося, что «обделён был в детстве разными деликатесами», сладче, мол, солёного огурца да пареной репы ничего не ел он, «так нуждались». И на Херкуса – «из простого, но сильного и не подконтрольного рассудку навязчивого желания напакостить наглым и бескультурным имперцам-московитам». На всех, кроме «взрослых» да Надежды Викторовны с Наташей, имевших стопроцентное алиби, их просто не было здесь в это время, возводили мысленно «напраслину». Косо и с подозрением посматривали друг на друга. Может, и я был под прицелом, допускаю, – не жена Цезаря. Но одному не съесть столько пирожных, не Гаргантюа и не Пантагрюэль, каким бы ни был сладкоежкой я или кто-то. Ну, два, ну, три. Ну, пусть четыре. Не тридцать же, не сорок ли, сколько там было, полную корзину слопать. Унести куда-нибудь да выбросить, как на помойку мусор, – вряд ли. Это ж каким злодеем надо быть и человеконенавистником? Последним. Значит, действовала группа, организованно, по сговору, непонятно, правда, с какой целью. Разве из мести археологам? Вряд ли уж мы, «гробокопатели», такое заслужили. Местных не наблюдалось около стола, не наблюдалось и поблизости. И если б местные устроили набег, то уж шампанское бы не оставили. Что им, потомкам викингов, эклеры? Баловство. Олень, косуля ли на вертеле – другое дело.

И как дежурные не уследили? Тоже вопрос. Те оправдались: как раз на Волхове в то время находились, есть и свидетели, посуду, дескать, ополаскивали. Тувинец, финн и Катя «из Орловых».

Агата Кристи, да и только. Жорж Сименон.

Вскоре, до ужина ещё, всё, слава богу, разъяснилось. Неожиданно. А «слава богу» – потому что мы, измученные подозрением и неприятно затянувшейся ситуацией, перестали думать друг на друга. Вздохнули тут же облегчённо: не будет сладостей – ну и не будет, переживём, ладно, что червь – шшур, как Серёга говорит, – сомнения всех перестал глодать – такое благо. Праздник не омрачится – стоит дорогого.

Обнаружили лежащую неподалёку, на обочине дороги к Волхову, матёрую козу с обрывком трёхпрядной верёвки на шее. Морда с осоловевшим взглядом и растрёпанная борода у неё были измазаны сливочным кремом, и брюхо выдавалось неестественно, но была коза, на что Серёга обратил внимание, «не суягной». Знаток, «колхозник», «сын крестьянский». Наказывать козу воспитания ради не стали. Поздно. Эклеры этим не вернёшь.

Выжила или нет рогатая скотина после поглощения такого количества непривычного для неё продукта, не знаю. Я после этого её не видел. Может, она и попадалась на глаза мне, но в силу обстоятельств очи мои могли и не заметить – были причины на такую невнимательность. Скорей всего, пришла в себя коза после обжорства и уплелась домой, вряд ли бездомная, к своим хозяевам, её, наверное, уже и потерявшим.

Пошли мы с Серёгой, забеспокоившись вдруг, в заросли акаций. Проверить, не добралось ли до вина животное – уж коли ест пирожные, вином запить их ничего ему не стоит, могла б шампанским, не открыть ей, – не опрокинуло ль ведро с продуктом. Пришли, увидели – не опрокинуто. Сразу от сердца отлегло.