А сёэн, т.е. вотчин, становилось тем временем все больше и больше. При этом практику дарения императором земель, необлагаемых налогом, своим вассалам никто не отменял, поэтому земель государевых становилось все меньше и меньше, а с налогами дело обстояло все хуже и хуже. Первоначально сёэн по закону являлись объектом налогообложения и должны были платить, вернее, поставлять в казну налоги. И поставляли, но не все. Ведь кто владел ими? Знатные аристократы и влиятельные монастыри. И не каждый мытарь обладал мужеством (скорее даже наглостью) требовать с почтенных людей какие-то там налоги. Более того, некоторые почтенные люди добивались официального разрешения не платить налоги, а то и экстерриториальности своих владений, никого туда не впуская. Порядок должен был навести двор: собираемость налогов как тогда, так, впрочем, и сейчас – основа любой государственности. Теоретически это верно, здесь не подкопаешься. А практически двор состоял именно из тех же самых аристократов, которые не хотели платить налоги, а хотели получать их. И перед императором вставала дилемма из дилемм. Надо было выбирать между двумя равно неприятными возможностями: или заставлять аристократов и иже с ними платить налоги, а значит – становиться отставником-монахом в прямом смысле, или не заставлять, а тогда – вести монашескую жизнь в иносказательном смысле, т.к. денег на другую просто не будет.

Ко всему прочему где-то в начале 11 в. стало заметно увеличиваться число крестьян-арендаторов, которые по просьбе владельца сёэн обрабатывали его землю (самому владельцу было не до этого – дел в столице было невпроворот). После вычета арендной платы у арендаторов кое-что оставалось. На это кое-что они могли нанимать безземельных крестьян и увеличивать площади арендованной земли. Крестьян-арендаторов называли тато, где та – поле, а то – изгородь, что в совокупности обозначало крестьянина, обрабатывающего определенный участок земли. Тато стали называть этот участок своим именем (а фамилии у них попросту и не было, т.к. до социального равенства в Японии было еще далековато). Если участок земли мотыжил некто Таро, то его (участок) называли Таромё (где иероглиф мё означает имя), если Дзиро – Дзиромё и т. д. Площадь поименнованных участков доходила до нескольких десятков га, а в среднем составляла 4—5 га. В зависимости от величины участка крестьян стали называть даймё тато или сёмё тато. Иероглиф дай означает большой, а сё – маленький. В последствии от даймё тато и сёмё тато останутся только даймё и сёмё. Вот Вам этимологически выверенное объяснение того, почему это крупных и мелких феодалов стали называть соответственно дамё («большое имя») и сёмё («малое имя»).

Прикипая душой и телом к арендованной земле, крестьяне стали рассматривать ее как свою собственную со всеми вытекающими из этого последствиями, т.е. пошел процесс превращения определенной части крестьян в землевладельцев. А времена были неспокойные. Отстаивать свои права (в целом-то не совсем законные) чаще всего приходилось силой, и хочешь не хочешь надо было осваивать новое ремесло – военное искусство, и становиться воином. К тому же некоторые губернаторы и аристократы даже императорских кровей стали, в первую очередь по экономическим, а потом уже морально-этическим причинам предпочитать изнеженной столице суровую периферию. В столице ты так, никто, один из многих, а подальше от нее – уже какой-никакой, а доно (господин) и все тебе кланяются и все тебя уважают. И они садились на кормление в своих вотчинах, также превращаясь в воинов, только познатней и побогаче. Таким образом в глубинке зарождался новый воинственный класс феодалов с всякими вассальскими отношениями, который войдет в историю Японии под общим названием самураи (люди служивые).