Мои ноги сомкнулись, притягивая взгляд Нокса даже столь мелким движением, что большинство мужчин даже бы не заметили – но не он. Нокс увидел, его пристальный взгляд налился плещущим в них жаром и, медленно двинувшись вверх по моему телу, остановился на тонкой маечке, которая ничуть не скрывала торчащие соски.

– Что, никаких селфи? – хмыкнула я, поворачиваясь за одеялом, как вдруг в тишине комнаты эхом разнесся стук упавшей на пол сумки.

Я развернулась как раз вовремя, чтобы встретиться с Ноксом лицом к лицу. Он вжал меня в кровать, стискивая пальцами горло, и заглянул прямо в глаза.

– Продолжай, мать твою, дразнить, ягненочек. Я тебе покажу, почему пастухи по ночам прятали стада от волков. Увидишь, что бывает, когда столь нежных, сочных малышек отделить от стада. В итоге их имеют так жестко, что даже прочие овцы чуют, что от такой наутро осталось.

– Волки овец не имеют, Нокс, – просипела я. – Анатомически невозможно.

Он еще сильнее сжал мне горло и склонился к груди. Я вскрикнула: в сосок впились зубы так, что его обожгло болью. Мои бедра вскинулись сами собой, горячее дыхание воспламенило мою плоть, и я застонала, когда он разжал зубы и уставился на пятно, где ткань от слюны стала почти прозрачной.

– Ты меня за сосок укусил! – возмутилась я, когда хватка на моем горле исчезла, и я жадно нахваталась воздуха, кашляя от жжения в легких.

Нокс встал, пристально посмотрел на меня сверху вниз так, будто сам потрясен содеянным не меньше моего. Он быстрым, плавным движением схватил мешок со своей рубашкой и, не сказав ни слова, исчез из комнаты.

– Ночи? – бросила я ему вслед, прежде чем упасть обратно на кровать и в замешательстве устремить взгляд в потолок.

Что, черт возьми, это было? Медленно приподнявшись, я коснулась припухшего соска. Оттянув ткань, мрачно уставилась на покрасневшую отметину, которую оставили зубы.

– Придурок, да кто вообще за сосок грызет? – фыркнула я, снова падая на постель. – Мудак.

Я ворочалась и металась, спать было невозможно. В комнате стояла духота, заставившая меня сбросить одеяло и застонать – на коже выступил пот, и ткань, пропитавшись, неприятно липла. Сев, я стянула маечку с живота и принялась обмахивать лицо.

В углу комнаты шевельнулась тень. Я сглотнула вставший в горле ком, поднимаясь с постели. Из тени шагнул Нокс, одетый в темные спортивные штаны, которые совсем не скрывали очертания мускулистых бедер – и не только.

– Уходи, – предупредила я, усаживаясь обратно на постель.

Нокс молча подкрался ближе, наблюдая за мной холодным взглядом, и навис, отчего я почувствовала себя маленькой, уязвимой. Он заполз на кровать, заставляя меня отпрянуть, а потом ткнулся мне в шею, провел по бешено бьющейся венке языком. Втянул кожу в рот, покусывая артерию, по которой кровь на скорости уносилась к пульсирующим вискам.

– Нокс, – опять подала я голос, но его заглушило низкое рычание, что зародилось у Нокса в груди.

Его язык прижался к моей шее, посылая по всему моему телу волны тепла. Рука Нокса скользнула под мою маечку, медленно исследуя контуры живота, а затем нашла и стиснула округлость груди. Колено раздвинуло мне бедра, и я застонала, когда пальцы обвели и ущипнули нежную плоть соска.

Я понимала, что должна его остановить, оттолкнуть, но нет. Рука Нокса все так же плавно двинулась вниз, нырнула под шелк пижамных штанов, и я содрогнулась всем телом, когда пальцы почти невесомо коснулись клитора.

Нокс вскинул голову, глядя на меня сквозь полуопущенные веки, и завладел моими губами сперва мягко, затем более требовательно. Его язык боролся с моим, и Нокс с трудом вспоминал, что для жизни вообще-то нужен воздух.