С пользователями духа такое иногда случается. Когда я вернул Джилл к жизни, я едва-едва дополз до кровати. Плата за возможность распоряжаться огромным количеством энергии была велика, и разум получал свою отдачу. Ну, мой, во всяком случае. У Лиссы драматических взлетов и падений не бывало. Ее охватывала более ровная мрачность, и несколько дней, пока та не развеивалась, Лисса ходила унылая и подавленная. У Сони было нечто среднее.

«Мой маленький задумчивый художник, – со смешком говорила тетя Татьяна, когда на меня находило подобное настроение. – Кто сегодня залез к тебе в голову?» Она говорила с нежностью, будто речь шла о чем-то восхитительном. Мне почудился ее голос, привиделось, будто она находится рядом со мной. Судорожно вздохнув, я закрыл глаза и прогнал ее образ. Ее здесь нет. Поцелованные тенью действительно могут видеть мертвых. Чокнутым они лишь мерещатся.

Я съел пиццу, стоя у кухонного стола и твердя себе, что мое состояние пройдет – обязательно. По-другому не бывает. Но до чего же муторно дожидаться! Когда же марево развеется?

Затем я вернулся в гостиную и посмотрел на картины. То, что выглядело чудесным и вдохновенным, теперь казалось пошлым и дурацким. Полотна выводили меня из равновесия. Я собрал их и кучей сунул в угол, наплевав на невысохшие краски и риск порвать холст.

Потом я забрался в бар.

Я успел приложиться к бутылке с текилой, развалившись на кровати и слушая «Пинк Флойд», когда через пару часов дверь спальни отворилась. Увидев Сидни, я улыбнулся. Текила успешно приглушала дух и смягчала депрессию. Не сказать, правда, что я был весел и энергичен, но мне уже не хотелось забиться в темную нору. Я победил дух, и при виде прекрасного лица Сидни настроение мое поднялось.

Сидни улыбнулась мне и молниеносно оценила происходящее. Она стала серьезной.

– Ох, Адриан! – произнесла она.

Я поднял бутылку.

– Пятое мая, Сейдж, мексиканский национальный праздник.

Ее взгляд обежал комнату.

– Прыгун празднует вместе с тобой?

– Прыгун? А с чего бы вдруг?.. – Я осекся. – Ой, я забыл о нем.

– Я в курсе. Мод написала миз Тервиллингер и спросила, собирается ли кто прийти за ним.

– Черт! – После происшествия с Ровеной я напрочь позабыл про питомца-дракончика. – Извини, Сейдж. Но я уверен, что он в порядке. Он же не ребенок. И может, ему и вправду нравится у колдуньи.

Но выражение лица Сидни не изменилось, только сделалось еще печальнее. Она забрала у меня бутылку текилы и отнесла ее к окну. Я поздно сообразил, что она собралась сделать. Сидни открыла окно и вылила остаток наружу. Я подскочил как ужаленный.

– Эй, оно дорогое!

Сидни сурово повернулась ко мне. От ее взгляда я резко затормозил. Он был не гневный. Не грустный. Он был… разочарованный.

– Адриан, ты обещал. Проблема не в социальном употреблении алкоголя. Проблема в самолечении.

– При чем здесь самолечение? – спросил я, хоть и не стал возражать.

– Я знаю тебя и все твои симптомы. Иногда посматриваю на твои бутылки. И сегодня эта сильно опустела – для вечерней порции как-то не годится.

Я чуть было не брякнул, что, строго говоря, опустела бутылка благодаря ей.

– У меня не было выбора, – буркнул я, осознавая, как убого звучит моя реплика. Прямо как мантра Ангелины «я не виновата». – После того, что стряслось.

Сидни водрузила пустую бутылку на комод и присела рядом со мной на кровать.

– Рассказывай.

Я объяснил про Ровену, и про ее травму, и про остальные сегодняшние события. Придерживаться нити повествования оказалось трудно, потому что меня постоянно тянуло перескакивать с предмета на предмет и оправдываться. Когда я наконец закончил, Сидни нежно погладила меня по щеке.