– Подлинность газетной вырезки не имеет значения, – терпеливо возразил Максим. – Если вдруг и была такая публикация, мы ее уберем. Ее не будет.

– Это, вероятно, затратная операция?

– Пока не знаю. Антон Иванович все расходы берет на себя. Что, сам он вам не сообщил? Будем на связи. Думаю, все это не займет много времени, точнее пока сказать не могу.

Леонид Сергеевич заметил, что длинноносая заскучала, похоже, ей надоело изображать заинтересованность. Он представил себе, как вдруг она встанет и уйдет, и ее место займет кто-то другой, а он, поэт, будет вдохновенно продолжать, словно и не было никакой подмены.

– Рассказать вам, как я понял, что начинаю сходить с ума?

Никакой реакции! Ну и пусть, какое ему дело до этой девицы с длинным носом? Тем не менее он продолжал.

– Слова, рифмы – это моя работа. И вот представьте, я вижу, одно какое-то слово вдруг выскакивает из отведенного ему места. Оно, это слово, хочет, чтобы все внимание было устремлено на него. Понимаете, какое-то в общем не очень нужное в целом слово, ну, например, «акула». И вот оно расталкивает все прочие слова, прет себе вверх, а откуда ни возьмись выплывает другое, как бы созвучное слово, скажем, «скакнула». Бред, конечно: акула скакнула. Нелепая рифма, и никакого отношения к тексту, с которым я работаю…

Леонид Сергеевич взглянул на застывшее, лишенное эмоций лицо собеседницы и, может быть, впервые улыбнулся ей.

– Кстати, а как вас зовут? Стоп, ничего не отвечайте! Я назову вас Ольгой, надеюсь, вы не против. Пусть будет Ольга.

– Я не против, Леонид Сергеевич, – промямлила девица.

– Вот ещё! А откуда вам известно мое имя? Я, помнится, не представлялся.

– Так ведь здесь написано, – она показала рукой на стол, за которым они сидели.

Леонид Сергеевич ошеломленно уставился на пустую столешницу.

– Как же так, у нас на столе пусто! Официант! Нет, лучше официантка… Высокая, стройная, с удивительной осанкой! Ольга, выбирайте, вот меню. Все, что вы любите. Я угощаю…

Прошло несколько дней. Поэт строго выполнял указания Максима Капушева. Петр держался скромно, агрессивных эксцессов не возникало, спал он на диване в гостиной, никуда не ходил, никому, судя по всему, не звонил. Леонид Сергеевич осторожно проверял контакты своего гостя, заглядывал в его телефон, небрежно оставляемый на журнальном столике.

Леонид Сергеевич теперь из квартиры практически не отлучался, в итальянский ресторан не ходил, обеды оттуда доставляли на дом. Кое-что готовила приходящая прислуга, Татьяна, с которой Петр, можно сказать, подружился. Если в обеденное время Татьяна отсутствовала, то Леонид Сергеевич сам накрывал на стол с невозмутимым видом кинематографического старого слуги.

Ночью поэт работал у себя в кабинете, Петр же, посмотрев телевизор, укладывался спать не позднее полуночи. Периодически заглядывая в гостиную, Леонид Сергеевич мог убедиться, что тело гостя на месте, на диване. Но вот в ночь на субботу постель Петра была пуста.

Большая квартира поэта все же не дворец, и найти гостя оказалось просто. Петр был обнаружен в библиотеке, довольно просторной комнате, уставленной книжными полками от пола до потолка. Он сидел в большом, антикварного вида кресле, с томом Плутарха на коленях, и при виде хозяина вскочил:

– О, Леонид Сергеевич, сколько же у вас книг! У меня вся квартира в Челябинске поменьше будет, чем это ваше книгохранилище. Извините, впрочем, что без спроса.

– Пользуйтесь, когда угодно, Петр! Ведь мы же партнёры.

– Неужели вы все это прочли?

– Более или менее.

– А сколько здесь томов?

– Даже не скажу, не знаю точно. Каталогов не заводил.