– Вы намерены меня шантажировать?

– Ну, что вы!.. Впрочем, намерен. И заметьте, у меня получается, так сложились обстоятельства.

– В таком случае, не стану вам мешать, – сказал Леонид Сергеевич равнодушно. – У вас, как вы говорите, было время подумать, и есть, вероятно, отчетливый план.

– Хочу, – сказал Петр, – чтобы мы понимали друг друга. Вы так спокойны… Возможно, вы полагаете, что как человек со связями сумеете с легкостью решить проблему. Вот, если позволите, еврейский анекдотец: телефонный звонок в квартире Семы Рабиновича. Доброе утро, Сема, говорит Циля Соломоновна. Вы, Сема, вчера пили у нас чай, и, знаете, после вашего ухода пропали три чайные ложечки из нашего сервиза. Да что вы такое говорите, Циля, не брал я ваших ложечек! Да, говорит Циля, я знаю, мы нашли эти ложечки. Но осадочек остался!

Петр наполнил свою рюмку и выпил залпом.

– Думаю, вы понимаете, чем бы этот процесс не закончился, репутация пострадает, – убежденно сказал он. – Но есть возможность мирного урегулирования.

– Хм, мирного урегулирования! – насмешливо повторил Леонид Сергеевич.

– Вот, посмотрите, мои условия, – Петр невозмутимо извлек из своей папочки листок, всего несколько строчек, и через стол придвинул его хозяину дома.

– Похвально, – сказал Леонид Сергеевич. – То есть вы хотели бы обеспечить посмертную славу вашей безвременно ушедшей супруге, как автору стихов этой, ставшей, в силу неясных причин, популярной, довольно популярной, песенки?

– Ну, конечно, нет! – Петр рассмеялся. – Это я просто так написал, чтобы увидеть вашу реакцию. Вообще-то у меня другие планы. Свои требования я изложу устно, это не займет много времени. Готовы потерпеть?

Леонид Сергеевич выслушал все, не перебивая, отстраненно, словно бы даже и не слушая вовсе, а думая о своем.

– Мне все это нужно обдумать, – спокойно сказал он. – Пару дней. Вы готовы задержаться в Москве?

– Безусловно.

– Если проблемы с деньгами, гостиницу я буду готов оплатить.

– Как великодушно! – Петр хихикнул. – Но я предпочитаю воспользоваться вашим гостеприимством. Вы, я знаю, живете один, я смогу расположиться прямо здесь, на диване.

– Это неприемлемо.

– Придется согласиться, – безапелляционно заявил Петр. – Это обязательное условие мирного разрешения конфликта.

– Скажите, Петр, а что вы вообще знаете о плагиате?

– Вадим Шершеневич напечатал «Я сошью себе полосатые штаны из бархата голоса моего», не подозревая, что задолго до этого Маяковский написал почти то же самое: «Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего». Об этом рассказывает Анатолий Мариенгоф, замечая, что подобные катастрофические совпадения в литературе не редкость.

– Рассказывает Мариенгоф?

– Да.

– А кто такой, Шершеневич?

– Был такой поэт, теоретик поэзии, очень активный, энергичный, как сказали бы сейчас, медийный человек, современник Маяковского. Умер в 1942.

– Расстрелян?

– Нет, умер в эмиграции, был болен туберкулезом.

– Интересно. Но какое это имеет отношение к нашему случаю?

– А что бы вы сказали о рифмах, повторяющихся у различных авторов? "Вошли военные суда. Четыре – серых. И вопросы Нас волновали битый час, И загорелые матросы Ходили важно мимо нас". Известно, у матросов нет вопросов. Не только Блок, но все поэты используют расхожие рифмы. Типа век – человек. Есть и более удивительные совпадения. Вот Иосиф Уткин: "Крепко сомкнуты ресницы. Брови подняты дугой. Кто тебе сегодня снится, Мой товарищ дорогой?" И известная песня: "Долго будет Карелия сниться…остроконечных елей ресницы…" Вот Маяковский. «Флейта-позвоночник»: "Творись, распятью равная магия. Видите – гвоздями слов прибит к бумаге я". – А вот песня Аллы Пугачевой (стихи Дербенева): "Все может магия, но всемогущий маг лишь на бумаге я". Наконец, шансон, как-то так: "Парень, подними повыше ворот, подними повыше ворот и держись, "Черный ворон" переехал твою маленькую жизнь". А вот: "Есть только миг между прошлым и будущим, есть только миг, за него и держись… Именно он называется жизнь".