Я вернулся в комнату, сел на диван, огляделся по сторонам. Здесь много лет ничего не менялось, кроме телевизора «Thomson» – его купили в прошлом году вместо старого «Горизонта». Себе я три года назад купил «Panasonic», он стоял в детской.

Голубые обои в цветочек – их наклеили перед моим первым курсом – выгорели и потускнели. Мама купила их в хозтоварах по «старой» цене, незадолго до всех подорожаний. Бежевую «дорожку» с желтыми розами и «мягкий угол» купили, когда я ходил в третий класс.

На стене, над чеканкой с профилем Неффертити и репродукцией картины Айвазовского, тикали часы «Луч» в деревянном полированном корпусе.

В крайней секции «стенки» стояли книги: серия «Классики и современники» в бумажных обложках, романы Мориса Дрюона, купленные «на макулатуру» – я их никогда не читал. Под книгами – транзистор «Selga», который отцу подарили в отделе на сорокалетие, и корабль-сувенир «Броненосец Потемкин». За стеклом – две хрустальные вазы – высокая, для цветов, и низкая, полукруглая – и шесть хрустальных фужеров. В центральной секции – катушечный магнитофон «Ростов-101».

Я вытянулся на диване, подложил под голову две подушки, взял с журнального столика пульт телевизора.

*

Солнце выглянуло из-за облака. Пляж был пустым, только две девушки загорали рядом с плакатом «Соблюдайте осторожность на воде!». Одна была в белье – черных трусах и фиолетовом лифчике, – другая задрала юбку и майку. Рядом с ними возился в песке пацан лет семи.

Наташа поднялась со скамейки, подошла к реке, сняла босоножек и попробовала пальцем воду.

– Холодная? – спросил я.

– Ага. Ледяная.

– Тогда не буду купаться.

– А ты что, собирался?

– Ну да, но если холодная, то не буду.

Наташа подошла, села рядом.

– А почему Кушнеренко предложил эту работу тебе? У него ведь, наверно, есть друзья в Москве…

– Я бы не удивился, если и нет у него никого. У него и раньше друзей почти не было. Характер плохой – всегда всех лажал, обсерал. Один я его только терпел. Вместе сидели, он у меня высшую математику списывал, лабораторные по технологии материалов…

– А в компьютерах он хорошо разбирается?

– Откуда я знаю? Наверно, неплохо, раз работал системным админом…

– Лучше, чем ты, или нет?

– Не знаю.

– Завидую я ему – в Австралию человек уезжает… А он не говорил, как у него получилось?

– Его жена – или врач, или медсестра – точно не помню, а в Австралии их не хватает.

– Все равно им завидую.

Наташа достала из сумочки пачку «Winston Lights», открыла ее, взяла сигарету, прикурила синей пластмассовой зажигалкой, выпустила дым изо рта.

Я сказал:

– Ну, кому-то и здесь неплохо…

– Тому, у кого много денег. Мы к таким не относимся… – Наташа затянулась. – Ну и что ты насчет этого думаешь? Хочешь ехать или не хочешь?

– Еще не решил. Пока я не вижу причин, почему я должен обязательно ехать. Мне здесь совсем не плохо. Это ты все время говоришь, что тебе плохо, а мне – нормально.

– А жить с родителями почти в тридцать лет – это нормально? Ты, наверно, до пенсии с ними бы жил? И всю жизнь, до пенсии, на своем бы заводе работал. Восемь лет уже – давай, продолжай в том же духе.

– А тебе что, обязательно надо, чтобы своя квартира была?

– А почему бы и нет, что в этом плохого?

По цементной дорожке вдоль пляжа шли трое парней лет по двадцать. Они повернули головы и стали разглядывать девушек. Та, что в белье, прикрылась оранжевой майкой.

– Я в Москве никогда не была, – сказала Наташа.

– А я был, один раз, еще в школе.

– Да, помню, ты рассказывал, но давно уже…

– Ездили на экскурсию, после шестого класса. Но я почти все забыл. Помню только, что в Москве тогда был фестиваль Индии или что-то подобное. И нас привели в Парк Горького, а там – эстрада открытая, и на ней стоит посередине индус и бьет в барабан, а вокруг него человек пятьдесят или сто взялись за руки, как в хороводе, и танцуют – и индусы, и наши.