Партийные остряки недаром окрестили Геринга «костюмером» – переодевания были для него своего рода языком, орудием, при помощи которого он настраивал себя и собеседника на нужный ему тон.

Гесс знал Геринга с 1919 года, когда они служили в одном авиаполку и Геринг был его командиром. «Костюмных ролей» Германа он никогда не одобрял, однако коричневая рубашка была его любимой одеждой. Кстати, фрау Брукманн, одна из первых поклонниц и покровительниц наци, утверждала, что этот цвет удивительно идет к его зеленым глазам. Сам Гесс явился в обычном костюме и светлом галстуке, так что при виде Геринга почувствовал, как настроение улучшилось.

– Приветствую «старого бойца», решившего вдруг вспомнить об этом, – не удержался он от маленькой колкости.

– Есть вещи, которые у нас в крови, старина. О них не помнишь постоянно, но и не забываешь никогда, как о собственном сердце, – улыбнулся Геринг. – Что будем пить: коньяк, шампанское?

– И по какому поводу? – спросила Эльза.

– По поводу заката, вашей улыбки, возвращения фюрера, венских товарищей… Неужели мы не найдем повода?

– Выпьем за мюнхенскую полицию, – усмехнулся Гесс.

– Ты и в полиции успел побывать? – удивился Геринг. – И что там?

– Пришлось соврать, что я выполнял рекламный полет. Там есть один сыщик, Генрих Мюллер. Он уже оказывал нам услуги… Так вот, он привез художника в авиаклуб, тот быстро намалевал на крыльях моего аэроплана – «Фелькишер беобахтер». Одним словом, я пробыл в Мюнхене не более двух часов.

– И ты, конечно, хочешь предложить этому Мюллеру поменять работу? – несколько озабоченно спросил Геринг.

– Почему нет? Думаю, он давно готов и ждет случая.

– Новые люди – конечно, неизбежность, но… Не чересчур ли активно они сразу начинают работать локтями?

Ради этого разговора Геринг лишил себя общества соблазнительной Елены и потому был энергичен.

Гесс перестал жевать и недовольно прищурился. До него уже доходили слухи о недовольстве «старых бойцов» его неразборчивостью в выборе новых людей, которым он открывал доступ к фюреру. Если бы кто-нибудь решился высказать это Рудольфу в лицо, он сумел бы доказать, что как раз очень разборчив и поэтому ветераны-импотенты остаются за бортом, а всю тяжесть набирающего обороты движения несут на себе новички, у которых нет ветеранских значков, зато есть смекалка и преданность.

– Кого и к кому ты ревнуешь, Герман? Фюрера к делу или дело к фюреру? – прямо спросил он. – Новые люди делают дело!

«Это твоя вечная демагогия, – мысленно возразил Геринг. – Ну погоди, я тебе кое-что покажу».

– Ревнуешь того, кого любишь сильнее, не правда ли? – улыбнулся он Эльзе, которая приучила себя не включаться в мужские прения и потому имела возможность не соглашаться, но и не возражать.

– Вспомни, как ты косился на Бормана, – заметил Гесс. – А теперь ты его оценил?

– Все же я не желал бы видеть его возле фюрера. И надеюсь со временем тебя кое в чем убедить. А для начала взгляни-ка вот на этот любопытный документ. Он касается другого твоего протеже, Гиммлера. – Геринг достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок. – Хоть он и попал ко мне случайно, я в таких случайностях вижу своего рода перст судьбы.

Гесс развернул листок, положил рядом с тарелкой и начал разглядывать. Эльза, сидевшая напротив, видела, как меняется выражение его лица: сначала на нем появилось недоумение, его сменил интерес, потом Рудольф засмеялся.

– Что, каков? – тоже улыбнулся Геринг.

Документ и в самом деле был любопытнейший. Внешне он представлял собой схему из соединенных линиями четырехугольников, в каждом из которых значилось конкретное имя и звание. Вверху стоял фюрер. Ниже, соединенный с ним прямой линией, – обергруппенфюрер СС Рудольф Гесс. Еще ниже, соединенный линиями с обоими, – сам рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Под ним в одну цепочку вытянулись четыре прямоугольника – Геринг, Геббельс, Лей и… Борман, группенфюреры. Наконец в самом низу ступенчато расположились Кепплер, фон Ширах-младший, Франк, Эссер, Розенберг и Дарре.