Но сил на благопристойность хватало ненадолго. Где-то через месяц (или раньше!) они уже были прежними. Джексон летом вообще босиком ходить предпочитал, считая, что «так ноги лучше дышат, да и с носками проще», а Лешкин плащ расцветкой начинал смахивать на скатерть после двухнедельного загула.

Но всегда приходила Осень.

Как и приходило неоднократное желание «опять бросить пить!». И они уезжали трудниками в какой-нибудь монастырь, где, порой, держались до теплых дней. Не знаю, насколько это было постоянно, но несколько лет это работало как система.

Но суть, то есть натуру, не обманешь: отбыв там тот или иной срок (порой, продолжительный – устанавливали себе сами или их просто гнали за нарушение режима), они всегда возвращались обратно и колесо вращалось заново, без них было бы в чем-то скучно, как и без каждого из нас!

Ничего не знаю об их нынешней судьбе, надеюсь на только хорошее. Я просто запомнил их такими: в чем-то несуразными и просто замечательными!

* * *
На босую ногу в калошах,
В когда-то хорошем плаще,
Стоял у Сайгона Алеша:
Художник, эстет и вообще.
А через дорогу, небритый.
Томясь несвареньем души.
Евгений стоял у Гастрита,
Как гений похмельных вершин.
Секунды неспешно бежали,
И, к вечеру Судного Дня,
Вдвоем они нежно лежали
На Эльфе, скамейку обняв…

С Любовью, Рыжов!

Алкоголь

«80-е – 95-е»
Саднила ночь измученную душу,
Больной вставал октябрьский рассвет.
Я помню, я когда-то дал обет
Себе – не пить, но я его нарушил.
Звенела в воздухе обычная мечта.
Привычная, как совесть, лет пятнадцать:
«Товарищ, перестаньте надираться!»,
И тело заполняла пустота.
Слова ушли, и звуки все умолкли,
Стучала, с перерывами, душа,
И чувства возвращались не спеша,
Как, не спеша, идут с охоты волки…
* * *

Запой – это не беда! Запой – это победа!

Победа над всем: женой, тещей, разумом, собой, жизнью, в конце концов.

Запой – это то далекое, что всегда рядом, что никогда не подведет.

Это не легкомысленное пьянство, как легкий флирт с бутылкой до ее полнейшего опустошения и выбрасывания ее впоследствии в пространство…

Запой – это Любовь!

Хуже, когда он перманентен, жизнь и сон напрочь не различаешь. Исчезают деньги, иллюзии, жены… Я потому крепкие жидкости и подвязал употреблять.


* * *

Итак, о вытрезвителях!..

«Ватрушка» – «Торговый, 2» – как много в этом!..

Благодаря своему расположению и, находясь в непосредственной близости от 27-го отделения милиции, висел дамокловым мечом над всеми тремя проходами в станции метро «Гостиный двор («Климат» – отдельно).

Из «Пятерки», конечно же, тоже доставляли, но там незабвенный Андрюша Хорунжий, едва завидя мой фэйс в партии вновь прибывших, безжалостно выставлял меня на Лиговку, на свежий воздух (а ведь мог бы дать поспать до пересменка, до открытия метро!).

Гребли без исключения всех (разнарядка, что ли, была по плану приемки-сдачи волосато-ирокезного поголовья?), но иногда и у них случались проколы в отношении относительной «ценности» задержанного контингента. Наличия у них бабла.

Как-то, набив очередную упаковку персонажами, и привезя их в «чистилище» на переулок Крылова (т. е. в 27-е), повели нас на оформление: меня, Алекса Гаврилина и Сережу Храма-московского (в те времена – наиболее колоритного).

Что-то вечно жующий начальник смены глянул на это удовольствие, взял Храма за шкварник, развернул к двери и, со словами, обращенными не к нам, но в назидание недоумкам: «Это – хиппи!», придал коленом под зад ускорение наружу, а нам с Сашкой только бровями указал. Ладно, мы народ понятливый, да и безденежный к тому же!

Вот и дошли до Торгового, 2… О «Ватрушке» можно писать поэмы!