Моя интеллигентная маменька полжизни преподавала в школе литературу и русский язык, обожала поэтов Серебряного Века и никогда не повышала голос ни в школе, ни дома. Папенька жил в Москве, к нам наведывался редко, но тоже отличался спокойным нравом. В школе я была девочкой-одуванчиком, хорошо училась, прилежно себя вела. Так и доросла до своих лет без навыка ведения ссор и скандалов.

Но в тот момент, когда я, присев под аккомпанемент ругани, рассмотрела на асфальте под ногой парня свои раздавленные очки, у меня что-то прорвало внутри. Я высказала всё, что думала по поводу сложившейся ситуации. А думала я много чего и мало приятного. И могла бы рассказать ещё столько же, сколько успела, когда окно на третьем этаже распахнулось и зычный голос заведующего кафедры пригласил нас с горе-водителем в свой кабинет. Всех собравшихся студентов он попросил пройти на пары.

В кабинете Борис Алексеевич помог снять мне дождевик и указал на кресло возле стола. Парню только махнул в сторону второго кресла через столик от меня.

– Ну что, друзья мои, хотелось бы узнать причину столько громкого скандала на парковке!

– Эта курица слепая, – кивок подбородком в мою сторону, – кинулась мне под колёса. Жить, наверное, надоело.

– Матвей, – возмущённо прикрикнул Борис Алексеевич,– что ты себе позволяешь! Что за оскорбления? Немедленно извинись!

– Извини, – буркнул Матвей себе под нос и уставился куда-то в окно.

– А ты, Илария, что скажешь?

– С курицей категорически не согласна, слепая – тоже не совсем. Зрение плохое, минус десять, но не слепая, – с этими словами я выложила на стол раздавленные очки. Одна дужка поломана, оправа кривая, правой линзы нет вообще. – А под колёса я не кидалась, я обходила лужу. Возможно, что из-за дождя я не увидела машину, заворачивающую на парковку, но это не повод превышать скоростной режим и отвлекаться от дороги на девиц. Меня-то в жёлтом дождевике видно хорошо.

Весь свой монолог я проговорила негромко и спокойно. На меня вообще напала апатия. Подозреваю, что искусству скандала надо обучаться, так сразу из сил можно выбиться.

Борис Алексеевич развернулся к Матвею (о том, что они родственники, я узнала только потом). А на тот момент, заведующий кафедрой и по совместительству мой научный руководитель чуть ли не в приказной форме заявил:

– Отвези девушку домой, доведи до квартиры, по дороге извинись, будь добр. И вечером жду дома, есть разговор. А ты, Илария, не переживай, от пар я тебя освобождаю, — это уже мне. – Анна Ивановна подготовит справку, передаст старосте твоей группы. Я надеюсь, что ты не будешь давать ход этому делу? А с Матвеем я поговорю по поводу его агрессивного стиля вождения.

Я согласно кивнула. Меня и не особо задела-то машина, просто я испугалась. Искать виновных не собиралась. Но и ехать с этим хамом домой тоже не было желания.

– Но с ним я не поеду домой! – я ткнула пальцем в сторону парня и тут же поспешно отдёрнула руку, потому что он (этот крокодил!) меня укусил за палец! Несильно, но ощутимо.

Я ошалело уставилась на Матвея. Думаю, что Борис Алексеевич тоже пребывал в шоке. Лишь зубастый крокодил с усмешкой заметил:

– А чего она пальцем в меня тыкает? Мне не нравится.

Потом он поднялся с кресла, потянулся, всем своим видом показывая, что нисколько не боится разговора с отцом, и подхватив с вешалки куртку и мой дождевик, небрежно обронил:

– Не боись, доставлю в лучшем виде. Пошевеливайся, крошка, у меня ещё много дел! – и хлопнул дверью кабинета.

– Илария, ты его извини. Он вообще нормальный парень. Но тут что-то на него нашло. Я с ним обязательно поговорю. А сейчас поезжай домой. Матвей довезёт, не переживай.