– Я не стану спорить, – сказал он.

– Но ведь с Яном Фишхофом тоже довольно сложно общаться, – сказала Конни, – а ты все равно продолжаешь навещать его, так что, возможно, ты можешь вынести больше, чем думаешь.

– Нет, потому что Ян не похож на тех людей, которых ты описываешь. Он немного замкнутый и дерзкий, и, видит бог, не все сиделки его любят, но, когда узнаешь его поближе, он оказывается…

– Да, я знаю, – кивнула Конни. – Он кажется милым. Я стала приходить к нему одной из первых, и он был чрезвычайно вежлив со мной, но не хотел разговаривать. По крайней мере, по-настоящему. Однако смутил его не цвет кожи, в этом я вполне уверена.

– Тогда что же?

Конни пожала плечами и полила кукурузный початок сливочным соусом.

– Он просто казался таким… как это называется? Сдержанным. Осторожным! Как будто боялся подпустить к себе кого-то. Я думаю, ему было очень тяжело, когда умерла его жена, и с тех пор у него фактически не было никого, кто…

– А как же его дочь, ты что-нибудь знаешь о ней? – спросила Элоиза и добавила: – Он сегодня совсем расклеился, когда я спросила о ней, и стал говорить всякие странные вещи. Похоже, он испугался.

– В каком смысле?

– Он наговорил много бессвязных вещей о библейских карах, крови и прочей жути.

– Крови? – Шефер навострил уши.

– Да, это вообще-то звучало довольно жутко, – сказала Элоиза. Она пересказала им слова Фишхофа, а когда закончила, все тарелки на столе были пусты. Только бифштекс Элоизы остался несъеденным.

– Как ты думаешь, речь шла о преступлении?

Вопрос задал Шефер. Он вытащил из нагрудного кармана футболки пачку сигарет.

– Не знаю, – ответила Элоиза. – По крайней мере, он был вовлечен во что-то, за что теперь боится быть наказанным. Он цитировал строки из Книги Левит. Те, в которых говорится о… А о чем там вообще говорится? О карме? Что то, что ты делаешь другим, к тебе и возвращается?

– An eye for an eye[6], – кивнула Конни и долила вина Элоизе в бокал. – Наказание за преступление должно быть соразмерным преступлению. Но это такая ветхозаветная вещь. Напомни ему, что есть и обновленная версия, в которой говорится, что нужно подставить другую щеку.

Шефер закурил сигарету, слушая, и откинулся на спинку стула.

– Его прорвало ни с того ни с сего, но я думаю, что это из-за того, что я упомянула его дочь, – сказала Элоиза. – Мы никогда по-настоящему не говорили о ней, а когда я пыталась спросить о ней, он просто уходил от темы. Плясал вокруг да около. Но сегодня я задела его за живое. Это была капля, переполнившая чашу.

– Я помню его дочь, – кивнула Конни и устремила взгляд в пространство, припоминая подробности. – Мы перекинулись с ней парой слов, когда я приходила в первый раз, и я помню, что она живет в Стокгольме или где-то там. Поэтому никто, кроме нас, его и не навещает. У нее нет возможности приезжать издалека, и именно поэтому она связалась с Патронажной службой, чтобы Яну не пришлось быть одному в последние дни. Она замужем за шведом, и, насколько я помню, у нее имя такое же, как у кого-то из группы «АББА».

– Агнета? – спросила Элоиза. – Или Анни-Фрид?

– Нет, я про фамилию. Фамилия в замужестве у нее такая же, как у одного из «АББЫ». Что-то на «У», может такое быть?

– Ульвеус, – сказал Шефер. – Бьерн Ульвеус.

– Да, точно, – Конни указала на него пальцем, – Ульвеус!

– А ты не помнишь, как ее зовут? – спросила Элоиза.

– В бумагах Патронажной службы не написано?

Элоиза покачала головой.

– Ну, я могу попробовать спросить у других волонтеров, может, они знают? – предложила Конни.

– Да, будь добра, – сказала Элоиза и перевела взгляд на Шефера: – И не смогу ли я уговорить тебя сделать мне одолжение?