Элоиза улыбнулась и снова устроилась поудобнее.

– Ты что, влюбился в шведку?

– Нет, говорю же, она из Глюксбурга. Она была немкой! – Он указал на пролив. – Она работала там летом на каком-то… да, наверно, это был летний фестиваль, которые устраивали для нас, когда я работал в Бенниксгорде.

– Но мы сейчас в Драгере, Ян. А по другую сторону пролива находится Швеция. Не Германия.

Старик сощурил глаза и резко повернулся к Элоизе, как будто собирался ударить ее. Затем по его лицу пробежало облачко, и он отвел взгляд в сторону.

Он медленно кивнул:

– Ну да. Действительно. Швеция.

– Да, я знаю, что ты родился и вырос в Южной Ютландии, но сейчас ты живешь в Драгере, и уже много лет живешь.

Элоиза видела, что он вот-вот снова погрузится в трясину слабоумия.

– Не расскажешь мне немного о Ринкенесе? – спросила она, чтобы помочь ему удержаться на плаву. – Когда вы с Алисой переехали оттуда?

Что-то неопределенное мелькнуло на лице Яна Фишхофа, и он встретился взглядом с Элоизой.

– А твоя дочь? – спросила она. – Напомни, как ее имя?

С силой, удивившей Элоизу, Ян Фишхоф потянулся через стол и схватил ее за руку. Его глаза вдруг округлились, а взгляд заметался от волнения.

– Ты веришь в Бога? – прошептал он.

– В Бога, – повторила Элоиза спокойным голосом. Она мягко высвободилась из его хватки и взяла его за руку. Она стала водить большим пальцем по венам на тыльной стороне его ладони, пытаясь успокоить. – Это сложный вопрос.

Элоиза с детства ходила в Мраморную церковь[2], и это всегда было ее особое место, ее «островок безопасности». Она никогда не приходила на обычные церковные службы, но бывала в храме по несколько раз в месяц, и ноги всегда вели ее «домой» – на узкую винтовую лестницу колокольни. Там было безопасно и надежно, и много экзистенциальных вопросов возникало, когда она бывала там.

Но Бог?

– Во что-то я, конечно, верю. Между Небом и Землей должно быть нечто большее. То, что придает всему смысл, – сказала она, пожимая плечами. – А ты? Ты веришь в Бога?

Старик вздернул подбородок и сделал глубокий, болезненный вдох. Он крепко зажмурился и слегка покачал головой, но не ответил.

– Я думаю, мы отправимся в какое-то место, когда наше пребывание здесь окончится, – сказала Элоиза. – Назови его Царствием Небесным или как хочешь, и я верю, что мы…

– А… ад?

Элоиза склонила голову набок и нежно улыбнулась ему.

– Об этом можешь не беспокоиться, Ян. Может, ты и ворчливый старый бандит, но не более того. Когда ты постучишься во врата на небе, тебе откроют.

– Но говорят, что человека… – его голос стал слабее, а вокруг глаз пролегли морщины, когда тело пронзил болевой спазм, – что человека ожидает возмездие.

Перед мысленным взором Элоизы пронеслось лицо ее отца, и чувство беспокойства шевельнулось у нее в груди.

– Так тебя это беспокоит? – спросила она, инстинктивно отстраняясь от Фишхофа, но не выпуская его руки.

Он кивнул и стал похож на ребенка, который страшится гнева отца.

Элоиза нахмурилась.

– Почему? За что, по-твоему, ты должен ответить?

Старик поднял лицо к небу и быстро, судорожно задышал. Когда он заговорил, слова вырывались горловыми толчками, как будто они шли откуда-то глубоко изнутри и причиняли ему боль, выходя наружу:

– Мадс… Орек.

Элоиза наклонилась вперед, чтобы лучше расслышать его.

– Ты говоришь, Мадс Орек? А кто это?

Ян Фишхоф покачал головой:

– Нет, Мадс Орек… Мадс Орек.

Его глаза расширились, как будто он увидел перед своим внутреннем взором что-то пугающее, и морщины на его лице на мгновение разгладились. Он предостерегающе поднял указательный палец перед лицом Элоизы.