На обязанности сторожа Трофима было ночью обходить дом со всех сторон, так сказать «сторожить». Трещотки у него не было, ни в какую доску он не бил, чтобы дать знать о себе и, собственно говоря, никто не знал, как он сторожил. Быть может преспокойно спал. У сторожа была собака, которую звали Заграй. Это была рыжая, мохнатая, добродушная собака с длинным хвостом. Как-то мы вернулись из Одессы от моих родных, и видим – Заграй без хвоста: «Трофим, а где хвост Заграя?» – «А я его отрубив, зажарив и дал ему зъисть». «Зачем?» – «А щоб вин сам себе возненавидив и злийше був». Но бедный Заграй был все такой же добродушный и веселый песик, только без хвоста.

Отдельно от дома, через дорогу, было здание, где помещалась кухня, молочная, и жили: кухарка, заведующая молочным хозяйством, лакей и другая прислуга. Молоко пропускалось через сепаратор. Снятое молоко давали поросятам, а масло сбивали по мере надобности. Были, конечно, сметана, простокваша и творог. Было и куриное хозяйство: утки, индюшки и гуси. Гуси были огромные, серые тулузские, которых дети очень боялись. Однажды переливали наливку и выбросили на землю пьяные вишни. Утром ко мне прибежали с известием, что все гуси за ночь подохли. Что делать? Я решила – ощипать их для пуха и перьев для подушек. Так и сделали. На другое утро, к ужасу всей прислуги, ощипанные гуси живые гоготали, прося есть. Оказывается, они опьянели, наевшись вишнями.

Дом наш был поместителен, но с течением времени пришлось построить комнату для детей. Она оказалась неудачная. Несмотря на то, что под полом был насыпан шлак (перегоревший паровозный уголь), изредка из-под досок пола вырастали грибы. Это меня очень беспокоило и, признаться, когда мы бежали в Новомосковск, я благодарила Бога, что дети жили, хотя и в тесноте, но в сухой комнате. Особенных переделок в доме мы не могли предпринимать. Миша был, собственно говоря, не хозяин, а как бы главный управляющий у своего отца, что во многом связывало его по рукам, даже и в сельском хозяйстве. А это дело он очень любил и знал его. Очень скоро он добился, что имение, хотя земля и была сплошные холмы, стало давать очень хороший доход. А до нашего приезда приносило убыток.

Крестьяне села Всесвятское приходили к Мише и часами говорили с ним о хозяйстве. Они делились с ним своими неудачами и успехами, и он говорил мне, что многому от них научился. Мне, конечно, было скучно сидеть одной, и я нередко задавала ему вопрос: «Как ты часами можешь калякать с ними?» Он отвечал мне: «Они так же любят хозяйство, как и я». Когда нам пришлось бежать в уездный город Новомосковск, и решение это было принято, я впервые увидала на глазах Миши слезы. Он чувствовал, что мы уезжаем навсегда и сказал: «Я так любил Отраду».

Когда я теперь смотрю на жизнь моих детей в Америке, полную забот и беспрерывной спешки, я невольно задаю себе вопрос: чем же у меня в то время заполнен был день? И не нахожу ответа. У меня была моя личная горничная, она убирала нашу спальню, чинила белье. У Миши был лакей, который приготовлял для него в его уборной два раза в неделю чистое белье, помогал ему одеваться и чистил его сапоги. Этот же лакей убирал все комнаты и подавал к столу. У детей была няня, у нее была подняня, которая была в полном ее распоряжении и стирала пеленки. Был повар, у него помощница из села, которая мне приглянулась на работе во время молотьбы. Это была невзрачная горбунка, но с ласковой улыбкой и умными, красивыми глазами. Когда повар попросил расчета, я оставила ее как кухарку и не ошиблась: готовила она мастерски. И опять же у нее была помощница. Повар был грамотный. Он каждый вечер придумывал меню из имевшихся продуктов и приходил с книгой ко мне на подпись. Не знаю, по каким семейным традициям это было так заведено. Приходил он в белом колпаке и чистом переднике с большой книгой. Помню, однажды я едва удержала улыбку, когда в этой книге прочитала: «Суп-сри-сам». Я показала Мише, он улыбнулся, а я подписала это оригинальное меню.