– Как меня всё достало! Уволюсь! Честное слово, уволюсь.. Разбросав на ходу башмаки по разным углам коридора, он яростно рванул ворот рубашки и, не переставая сердито бубнить, направился в ванную, где долго и шумно поливал себя душем – да так, что брызги летели во все стороны. Приходя домой по утрам после суток, Дроздов считал, что имеет полное право быть сердитым и раздражённым. И пользовался каждый раз этим заслуженным правом с нескрываемым удовольствием.

Жена легко принимала нехитрые правила игры и, как обычно, суетилась вокруг, стараясь угодить уставшему с ночи кормильцу. Вывесив на свободный крючок чистое махровое полотенце, она устремилась на кухню, и вот – на столе вскоре дымилась уже тарелка с желтоглазой яичницей, в раскрытой пасти пластмассовой хлебницы вытянулся нарезанный заранее батон, а по тарелке бледно-жёлтым цветком рассыпались тонкие кружочки мягкого колбасного сыра.

В длинноногой высокой рюмке качалась налитая только что водка. Солнечный луч из распахнутого окна дробился в хрустальных гранях радужными брызгами. По доброй традиции после дежурства для расслабления нервов полагалась законная порция алкоголя. Дроздов придумал эту традицию сам и строго настаивал на её исполнении, объясняя утренний ритуал необходимой заботой о собственном здоровье. Впрочем, Ирка никогда не пыталась возражать или спорить. Да и как поспоришь о здоровье с мужем-врачом? Кто бы спорил, про здоровье ему виднее.

Насадив на вилку яичный желток, Дроздов с удовольствием выплеснул водку в горло.

– Тяжёлое было дежурство? Устал, наверно, как собака? – робко поинтересовалась жена с искренним сочувствием в голосе, выглядывая из-за дымящегося чайника.

– Устал?! – вскричал Алексей с набитым ртом, выплёвывая на стол яичные крошки, – Не-е-ет, я не устал! Киска, я не устал. Я просто раздавлен. Растёрт в порошок. Меня прокрутили сквозь мясорубку. Сожгли и развеяли пепел по ветру. Двадцать два вызова! Из них четыре носилочных. Два инфаркта. Отёк легких. Шубовидная шизофрения. Перелом основания черепа. Выпадение матки. И – ты не поверишь – даже одна настоящая кататравма. Рабочий на стройке упал с десятого этажа. Что говоришь? Нет. Конечно, к бригаде реанимации я не имею ни малейшего отношения. Просто на беду проезжал мимо, вот и всучили по рации. Понятное дело, чувак дал дуба сразу в момент приземления. Но публики собралось, как на концерт «Машины Времени». Пришлось исполнять по полной программе сердечно-лёгочную в общественном месте. Двадцать минут. По инструкции. На жаре. Нет, не говори мне лучше, что я устал.

– Просто кошмар. И как ты только это выносишь? Так самому до инфаркта недалеко. Хоть бы зарплату, что ли, добавили наконец..

– Ага. Держи карман шире. Догонят, в рот компот, и ещё раз добавят. Пусть сначала хотя бы выплатят то, что я уже заработал.

Дроздов сгрёб с тарелки в рот остатки глазуньи, хлебнул из кружки крепкого чая, нашарил в бумажном пакете облитый глазурью пряник и продолжил :

– Так что ты думаешь?! После такой сумасшедшей смены Мамурин повесил на меня сегодняшнюю ночь. Мол, все и так в отпусках, а тут внезапно Мельников заболел. Знаю я эту болезнь. Вечно у нас начальство всех алкашей покрывает..

– Да что же они издеваются, что ли?! Опять подработка! Лёшик, разве так можно? Мы же с тобой собирались в коммерческий на Дзержинского – поискать Анютке ботинки на осень. Да дело и не в ботинках даже. Времени на отдых совсем не останется. Тебе ж обязательно нужно поспать. Прямо сейчас. Слушай, в коммерческий я без тебя прокачусь. И Анютку потом сама заберу из садика. А ты давай-ка, зайчик, ложись. Сейчас я тебе постелю. И постараюсь не шуметь.