И ветра осеннего жалобный вой.
А с темного берега что-то кричало,
Как будто звучало – «вернись, о, вернись!»
Порывами волн нас бросало, качало,
Вдруг кто-то мне тихо шепнул: «Оглянись…»
И я обернулся… И в ужасе диком
Застыл и безвольно смотрел над водой —
Там кто-то ужасный с мерцающим ликом,
Огромный и черный всплывал над ладьей.
И я задрожал, мои спутники – тоже
И каждый был бледен лицом, как мертвец,
Все молча застыли, и было похоже,
Что общий для всех наступает конец.
Так длилось мгновенье… Но призрак качнулся
И тихо растаял на гребне волны…
И все мы вздохнули, и каждый очнулся,
Стараясь прогнать беспокойные сны.
И было ль то сном, или плодом раздумья,
Иль пенной игрой разъярившихся волн, —
Но ясно нам было, что сам Царь Безумья
На это мгновенье входил в утлый челн.
Когда же приплыли – мы молча простились,
Очистилось небо, промчалась гроза;
Но чувствовал каждый – как будто страшились,
Боялись взглянуть мы друг другу в глаза.
8 июля 1921 г. Кинешма

Л.М.Чернову-Плесскому
Надпись на альманахе «Земные ласки»
Милый мой! Одно нам солнце
Освещает путь кремнистый,
Ночью – в тусклое оконце
Светит месяц серебристый.
Завтра в путь. До света рано
Мы уйдем тропой тяжелой,
Но из мглистого тумана
Глянет с неба день веселый.
Посох в путь с речного склона
Мы сломали в волжских плесах —
Верь: цветами Аарона
Зацветет наш бедный посох.
Посох наш – твой холмик малый —
Веха первая в дороге.
Будет путникам усталым
Отдых в солнечном чертоге.
Будут чары страшной сказки,
И смятенному душою
Заблестят «Земные Ласки»
Путеводною звездою.
2 августа 1922 г. Кинешма
Июльским ранним утречком три бабы шли
вдоль линии,
Стомились резвы ноженьки, измаял долгий путь,
Взобрались на пригорочек, взглянули в небо синее,
Раскинули паневочки – присели отдохнуть.
Молодушка – рязанская, старуха – из-под Киева,
А третяя, убогая – из самой Костромы
Блестит зрачками тусклыми – глаза-то слезы
выели,
Не видят светла солнышка из вековечной тьмы.
А с неба водопадами струится солнце ярое
И плещет светлым золотом на смуглые поля,
И поле зеленеется. Перекрестилась старая
И шепчет умиленная: «Кормилица земля!»
13 июня 1922 г.

                      23 сентября 1922 г.

Газета «Рабочий край» Иваново-Вознесенск

(Статья появилась через 2 дня после «указующей» статьи т. Троцкого в «Правде»)

                Лирическое паникадило

Не хотелось писать вообще об этой книжке, хорошо изданной и пошло озаглавленной «Земные ласки». А после статьи Троцкого о внеоктябрьской литературе, пожалуй, и не было надобности писать. Этот Альманах (?) целиком и полностью подходит под ту характеристику не приемлющей и отрицающей революцию (а, стало быть, и жизнь) литературы, о которой писал Троцкий.

Но писать, к сожалению, приходится, так как в редакцию поступают отзывы со стороны и – опять-таки к сожалению – не только из тех кругов, для которых собственно и печатаются на прекрасной бумаге все эти душеспасительно срифмованные, елейные песнопения о соловьях, подснежнике, царевне, об утре, полдне, вечере и так далее, но и от людей, которые, казалось бы, должны быть бесконечно далеки от поэзии, которая представляет из себя смесь перепевов Фета с церковными канонами.

А это именно так. Это сказывается прежде всего на стиле. Почти все представленные в тощей книжке на 31 стр. поэты удивительно пристрастны к церковным образам и словам.


Вот несколько выдержек:

БЛАЖЕН; БЛАГОСЛОВЛЯЕТ; КАК ЛАМПАДА ПЕРЕД ИКОНОЙ (Дм. Семеновский). И чудится – идет БОГОСЛУЖЕНИЕ… О БЛАГОСТИ ВСЕМИРНОЙ; березка МОЛИТСЯ (Борис Городецкий); и засвечен звездой БОЖЕСТВЕННЫЙ МОЛЕБЕН; солнце с ПРЕСТОЛА на землю сошло (А.П.Смирнова-Ворфоломеева); НЕЗДЕШНИЙ, СВЯТЫНЯ (Сергей Селянин).