Что касается того, «как это делать», я надеюсь продвигаться вперед, отстаивая свою позицию. Если бы я носил респектабельное пальто, тогда бы рабочие, которые нужны мне в качестве моделей, опасались бы меня, или относились бы ко мне с недоверием, или же потребовали бы с меня слишком высокую плату.

Я обхожусь тем, что есть, и не думаю, что когда-то ты обнаружишь, что я стал в один ряд с теми, кто жалуется, что «в Гааге нет хороших моделей». Когда люди обсуждают мои привычки, одежду, внешность, манеру разговаривать, могу сказать только, что все это мне скучно…

Разве я человек без манер, в любом другом смысле, разве груб или лишен чувствительности?

Смотри, по-моему, хорошие манеры основаны на доброжелательности по отношению к ближнему; основаны на потребности значить что-либо для других и быть полезным для чего-либо – потребности, которую ощущает каждый, у кого есть сердце; они основаны на необходимости жить вместе с людьми, а не одному. Вот почему я стараюсь работать как можно лучше, я рисую не для того, чтоб раздражать людей, а для того, чтобы развлекать их, или рисую для того, чтобы обратить их внимание на то, что до2лжно замечать и о чем не каждый имеет представление.

Не могу согласиться с тем, Тео, что я в самом деле хам и чудовище с плохими манерами, что заслуживаю того, чтобы быть изгнанным из общества, или, как сказал Терстех, «я не должен оставаться в Гааге». Унижаю ли я себя тем, что живу среди тех, кого рисую, унижаю ли я себя тем, что посещаю дома рабочих и бедняков и принимаю этих людей у себя в мастерской?

Я считаю, что это часть моей профессии и что осуждать меня могут только те, кто не имеет отношения к рисованию и живописи.

Мне хотелось бы знать: где находят своих моделей иллюстраторы «Graphic», «Punch» и т. д.? Разве они сами не выискивают их в беднейших районах Лондона?

Были ли эти художники рождены со знанием людей или они обрели это знание в более поздний период жизни, находясь среди этих людей и подмечая малейшие детали во время прогулок по городским улицам, запоминая то, что большинство забывает?

Мои рассуждения о карандаше плотника выглядят следующим образом. Какой карандаш использовали в работе старые мастера? Конечно, не Faber В, ВВ, ВВВ и т. д., они рисовали куском графита. Рабочим инструментом Микеланджело и Дюрера было нечто наподобие плотницкого карандаша. Но я не жил в то время и не могу в этом быть уверен, но что я точно знаю, так это то, что, работая с плотницким карандашом, можно добиться значительно более сильных эффектов, нежели с Faber и ему подобными инструментами.

Я предпочитаю кусок графита в его натуральной форме, нежели изящный, хорошо заточенный, дорогой Faber. Эффекты блеска можно устранить, зафиксировав изображение с помощью молока. Когда работаешь на воздухе, используя карандаш, из-за яркого света ты не видишь того, что у тебя получается, и лишь после понимаешь, что изображение получилось слишком черным. А графит скорее серый, чем черный, и ты всегда можешь добавить несколько «октав», пройдясь по рисунку ручкой, так что плотные тени графита будут казаться светлее.

Уголь – это прекрасно, но если на него во время работы слишком сильно нажимать, он крошится, и хранить его нужно аккуратно, зафиксировав в коробке. Для пейзажей, я думаю, такие рисовальщики, как Рёйсдал, Ван Гойен, и Калам, и Рулофс из современных использовали именно уголь. А если кто-то решит работать пером на открытом воздухе, придется дополнить его коробкой с мелками, и тогда, вероятно, в мире будет значительно больше рисунков, сделанных пером.