– Софи, все в порядке?

Я набрала Хлою ровно пять минут назад. Ровно пять минут назад мои зубы перестали стучать, как башмаки степистов, а бутылка «Jack Daniel’s» опустела. Мой язык едва ворочается, но тем не менее я в подробностях описываю события вечера.

– Ты заявила в полицию?

Я мычу нечто невразумительное.

– Софи, ты не можешь это так оставить…

– Слушай сюда, – отвечаю я и меня передергивает от стали в голосе. Похоже, я выпила лишку и от того все чувства притупились. – Это ты подсунула мне этого кретина. Но я не пойду в полицию, не хочу чтобы он знал, что единственный кто клюнул на меня за последние два года псих-извращенец!

– О Боже, Софи, вы уже два года в разводе, какая разница что он подумает?

Я вздыхаю. По моим щекам льются горячие слезы. Как хорошо, что Хло не может меня видеть.

– Ладно, Софи,как знаешь. Завтра вечером я вернусь в город мы с Диком найдём этого придурка. Будь уверена, он к тебе больше не сунется.

***

«Милая Энн, я не жива ни мертва после того как ты покинула нас. Если рай существует ты, конечно, в раю. И мне стыдно, что я так эгоистично желаю тебя вернуть. Иногда я ощущаю твоё незримое присутствие рядом. Порой я думаю, что ты стала моим Ангелом. О, это единственная мысль, которая позволяет мне дышать. Папа очень скучает по тебе, Энн. А Хло так и не отошла, хоть избегает говорить об этом. Они знают, что моя боль нескончаема, и прёт со всех щелей моей располовиненной души. Скоро день благодарения, но я не желаю возвращаться в родительский дом куда ты больше не вернёшься никогда…»

Я не люблю возвращаться в Бруклин. В частности потому, что мне так и не удалось справиться с гефирофобией (*боязнь мостов) . Ещё одна причина – смерть Энн. Мне невыносимо думать о том что её прах лежит под пудом земли в Грин-Вуде.

Часовня, в которой мы с Энн молились после смерти мамы больше не утешает меня, хотя приезжая навестить их, я молюсь усерднее, чем прежде.

Размышляя о бренности бытия я шагнула на мягкий ковёр травы, покрытый пожелтевшими листьями догорающей осени. Когда мы с энн были маленькими нам всегда казалось что сойдя с вымощенных кладбищенских дорожек мы можем провалиться под землю или, того хуже, из под земли высунутся сгнившие костлявые руки и схватят нас за лодыжки. Никто из нас не знал что через двадцать с лишним лет одна девочка придёт сюда к другой и её больше не будут беспокоить зомби.

Две могилы самых близких мне людей находились рядом. Изначально предполагалось что второе место займёт отец, когда придёт его время, но судьба распорядилась иначе.

«Кейт Райт. 1965-2010»

И просто «Энн»

Ниже Эпитафия на латыни написанная округлыми буквами с уклоном вправо не дрогнувшей рукой гравировщика:

«Tu, Domine Deus eam et invenisti eam, fidelis in conspectu te^>2». Я стою и шепчу вам что-то, а ветер осушает слезы, оставляя лишь чёрные бороздки на щеках.

Позади раздаётся какой-то чавкающий звук. Я вздрагиваю словно кто-то вдруг ворвался в моё пространство и нарушил молчание в зале скорби.

– Простите, мисс, вы обронили?

Незнакомец в широкополой шляпе, почти скрывающей лицо протягивает мне пачку «l@m».

Я качаю головой.

Он просит прощения поправляет шляпу и бормочет что-то себе под нос, краем уха слышу обрывок фразы :

– Хватить глазеть на могилу, пора возвращаться, Никки…

Мой взгляд перебегает со странно одетого незнакомца (впрочем, разве странно увидеть туриста в Грин-Вуде?) на могильную плиту у его ног.

«Нику Роджерсу от вечно скорбящего М. Броуди. Только те, кто предпринимают абсурдные попытки, смогут достичь невозможного.»