Не знаю, сколько еще здесь пробуду. Иммиграционная служба сочла меня «опасным» и готовится депортировать, однако формальности уладят не раньше, чем через три недели. Когда точно буду готов, то отправлюсь на юг – в Эквадор; может быть, мы с Маркером даже поплывем туда на его двадцатитрехфутовом шлюне[154] (что за хрень такая – шлюн?..) […]

Говоришь, твой роман прогрессирует? Отрадно, отрадно. Аллен пытается издать мою книженцию в карманном формате[155], а я, пока делать не хрена, строчу вторую – линейный сюжет, тот же главный герой, Деннисон, только на этот раз повествование ведется от третьего лица, и замут истории чисто о геях. Сомневаюсь, что твой издатель ей заинтересуется, однако, чую, эту книгу толкать выгодней, и читателю она будет интереснее. В ней больше чувств, хотя вторую без первой читать не стоит, ведь они связаны. Первая часть – о наркотиках, вторая – о жизни после соскока.

Позвольте попенять вам, юноша, я вовсе не «оставил своей сексуальности где-то на опиумной тропе». Ох, и задела меня эта фраза. Посему не могу не спросить заранее, введете ли вы меня в свой новый опус? И если да, то, смею надеяться, что введете должным образом экипированным? В смысле мужского достоинства.

Чувак, ну господи ты боже мой, везет же тебе на стервоз! Разумеется, я не солью твой адрес жене Келлса[156]. Мы с ней не разговариваем. Она вообще невзлюбила меня. Как и все замужние дамы. Ладно, пиши, не забывай. Определишься с планами – дай знать.

Привет Нилу.

Всегда твой,

Билл

P. S. Что за имя ты дал мне в романе? Старик Бухало – Билл! Ты соображаешь, какие ассоциации возникнут в мозгу у читателя?! И вообще, какой я тебе старик? Билл Берроуз ни разу не старый! Давай, еще седым меня сделай.

В новой работе заменю имя Деннисон на другое. Видишь ли, моя мамуля прочла твою книгу и узнала сыночку. Так что Деннисон примелькался. Трудновато придется, от имени просто так не избавишься: хотел назвать героя Себертом Ли, но Себерт звучит как Сьюард, а Ли – девичья фамилия моей матери. Хотя сойдет, наверное.

Джеку Керуаку

Мехико,

Орисаба, 210 – квартира 5

3 апреля 1952 г.

Дорогой Джек!

Даже не знаю, что с тобой делать. Ну не знаю я, когда и как уеду из Мексики. Определюсь – сразу напишу[157]. Сколько я еще пробуду в Мексике, тоже не мне решать. Как только иммиграционная служба уладит формальности, мне дадут пять дней собрать манатки и свалить из страны. Если задержусь, меня насильно вытурят в США. […]

Спасибо, что убил Старика Бухало – Билла и ввел вместо него Билла Хаббарда. Свой роман я почти завершил, осталось месяца два или три, потому как не получается высасывать сюжет из пальца. Коли уж писать – так просто записывать настоящие события. Отрывки из твоей книги обалденные[158]. Разумеется, стиль а – ля «Поминки по Финнегану» полностью оценить можно будет только в контексте целой работы, которая, в силу особенностей написания, будет выглядеть этаким амебообразным созданием.

Маркера нет, и вот я снова пристрастился к наркотикам. Ведь честно хотел подлечиться после желтухи, завязав на месяц с бухлом… Завтра же начну отвыкать по методу снижения дозы. Коды у меня хоть обколись, соскочу как не фиг делать. А что, за последние два года пять раз так соскакивал.

Насмотрелся на корриду. Офигенное зрелище. Сегодня вечером пойду на петушиные бои. Жестоко, кроваво, бесчеловечно… В общем, пальчики оближешь.

Тебе обязательно приезжать сюда восемнадцатого числа? Дурацкая дата. Айда прямо сейчас, не тяни. Пока Страстная неделя, как нарочно, суд не работает. Я еще спросил у секретаря, отчего так, и она мне запросто выдала: «Мы же христиане». (Не то что некоторые безымянные сволочи.)