Всегда вспоминаю с радостью наше краткое свидание на пароходе в Шанхае. Буду рад встретиться с Вами. Вижу из посвящения Вашего, что с Вами идет большой друг Ваш – жена Ваша. Скажите и ей мой привет. Вы хотели иметь мой портрет – посылаю его Вам и буду рад иметь и Ваши портреты. Итак, бодро переходите трудные потоки – ведь Армагеддонные годы трудны всем – тем более нужно объединить все культурные силы, ибо служители тьмы весьма организованны. Посылаю Вам «Врата в Будущее» и «Нерушимое» и всегда буду рад Вашим весточкам.

Искренно и сердечно,

30 января – 1 февраля 1937 г.

[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

№ 129

Родные наши Зин[а], Фр[ансис], Амр[ида] и Мор[ис],

За эту неделю писем от Вас не было, а сегодня уже мы получили газетное сведение о том, что аэроплан, везший из Карачи в Лахор почту, погиб, и с ним почти вся почта. Может быть, вследствие этого несчастья могли пропасть какие-либо и Ваши письма. Много крушений за это время. Можно себе представить, какие напряженные обстоятельства происходят у Вас. Тревожимся за Эми в связи с потопом в Цинциннати. Тревожимся и за Вас, ибо происходящие переговоры, наверное, чрезвычайно тягостны и безобразны. Вообще, чем больше думается о происходящем, тем чудовищнее оно представляется. Посмотрим с точки зрения истории искусств, культуры и общественности. Широко было объявлено по всему миру, что американские граждане почтили меня основанием Музея. На открытие нового помещения пришло, как Вы помните, десять тысяч человек. Среди иностранной прессы и всех друзей искусства прозвучала похвала Америке, так почитающей искусство. Это же впечатление еще более было укреплено, когда в 1929 году торжественной Декларацией Музей был признан постановлением Совета Трести собственностью нации. И этот факт был закреплен как в официальных отчетах, так и в разнообразной прессе. Теперь же оказывается, что по щучьему велению одного лица все бывшее делается не бывшим. Значит, все предыдущие сведения за целое десятилетие оказались ложными. Таким образом, для широких кругов по всему миру может сложиться впечатление, что если объявляется о почтении имени Музеем со стороны американских граждан, то такому сведению еще нельзя доверять. Конечно, мы знаем, что все друзья и культурная часть страны не допустят такого неслыханного исторического факта. Ведь это обстоятельство далеко превысило какие-либо личные соображения. Здесь мы встретились с вопросом принципиальным, который по всему миру обсуждается тоже с принципиальной точки зрения. Если мы на минуту предположим, что Музей был частной домашней собственностью Хорша, то каким же образом именно Хорш объявлял, что Музей является собственностью нации и общественно построен гражданами Америки в честь определенного художника? Люди опять-таки подумают, что Хорш или великий преступник, или сумасшедший с буйными припадками. Именно с точки зрения истории искусств, культуры и общественности невозможно допускать, чтобы в связи с именем Америки могли бы существовать в мировом масштабе такие недопустимые толки. По-видимому, существуют люди, не отдающие себе отчета, что происходящее сейчас уже вошло на страницы истории. Так или иначе, Музей был во всеуслышание объявлен собственностью нации и построен, чтобы почтить определенное имя. Эти обстоятельства не могут быть стерты.

Обращаем внимание на то, что при разговорах о пресловутом лине[64], происшедшем по лживому доносу Хорша, мы не имеем данных, что в этот лин входят и картины, хранящиеся на четвертом этаже и составляющие собственность Елены Ивановны. Вполне правильно, что мы о них и не имели сведений, ибо они представляют собою не мою собственность, а Елена Ивановна могла распоряжаться ими по своему усмотрению. Имейте также в виду, что получен Адвайс