Я была послушным ребенком.

Послушным во всем.

Это означает, что я не устраивала сцены в магазине, я не просила купить мне мороженое, я не позволяла себе вызывающее поведение ни дома, ни на людях;

Иногда мне кажется, что я боялась своих родителей, т.к. они были скоры на воспитательные меры, причем в качестве подручных материалов использовалось то, что в этот момент попадалось под руку: ремень, шланг от стиральной машинки, просто «тяжелая» рука.

Кричать и плакать строго-настрого запрещалось, чтобы не услышали соседи и не «раскрыли» тайну этой во всех смыслах благополучной семьи: «еще не дай бог услышат, что у нас тут творится…»

И я старалась, что называется «не будить спящую собаку», то есть быть хорошей.

Заслужить, если не похвалу, то, уж точно, не расстроить родителей. Потому что именно «расстройство родителей» запоминалось надолго, и немилость длилась мучительно бесконечно, постоянно сопровождаясь упреками и напоминаниями о том, что я неблагодарная и недостойная получаемых мною благ девочка.

Мы гуляли на нашей улице большой компанией девчонок из нескольких домов. В компании с моими самыми любимыми подругами Машей и Тоней Гусевыми, которые жили в квартире напротив.

Гуляя однажды, мы вдруг оказались в конце нашей улицы, там, где она (улица) заворачивала и на повороте с внутренней, подъездной стороны домов были сараи для хранения дров, угля для растопки, а также прочей необходимой в хозяйстве утвари.

Именно в этом месте сараи, как дома, образовывали полукруг, в котором я неожиданно обнаружила себя, стоящей напротив группы из 5-7 девочек. Я стояла спиной к сараям, а они стояли напротив меня спиной к домам.

Впервые в моей жизни возникла ситуация, когда я поняла и физически ощутила отсутствие тыла и необходимость защищать себя, свою позицию, свою семью и все то, что к моему, кажется, шести-семилетию у меня было.

Все то, что я считала нормальным, ценным и правильным.

Сейчас уже не вспомню, как получилось, что наша игра постепенно переросла в обсуждение нашей семьи и деталей нашей жизни с точки зрения детей или с точки зрения подслушанных ими взрослых разговоров.

В меня, как камни, летели: «да вы такие-сякие», «мама твоя задается», «вы живете богачами, не так, как другие», «да ты вообще им ЧУЖАЯ», «они тебя из роддома взяли», «тебя там бросили, потому что ты помойка», «ты никому не нужна» и тому подобное.

Я пыталась уклоняться от обидных оскорблений, как инстинктивно делает человек, если в него летит предмет. Но потом я поняла, что это делать бесполезно. Я не могла ничего им ответить потому, что, во-первых, ничего не знала про их жизнь, чтобы обороняться и наступать, во-вторых не подслушивала взрослых дома, чтобы почерпнуть «секретную» информацию о жизни других людей, в-третьих, не знала, как поступить: меня ведь не учили драться, даже на словах.

Меня учили покоряться, принимать чужую позицию, быть во всех отношениях удобным и беспроблемным ребенком.

Как благо для себя. Просто принимать и покорно опускать голову в качестве согласия.

Я стояла и издавала странные звуки, похожие на оправдания, пыталась возразить «нет, не так, мы хорошие», «я не помойка», «я нужна», но у меня не получалось.

И не получилось бы потому, что задача моих оппонентов была не получить ответ, а зачем-то закидать «ненавистного» им человека камнями и от этого стать сильнее.

Стали ли они от этого сильнее и почувствовали ли себя правыми? Думаю, да. Потому что никто их не остановил. Никто не сказал им, что семеро на одного – это подло, это признак трусости, стадности. Признак мелкого человечка, который в стаде чувствует себя умным, сильным, правым, таким на самом деле не являясь.